Гении и злодейство | страница 51
Кстати, много позже Блюмкин, приговоренный к расстрелу, стоя у стенки, пел «Интернационал». Странные это были персонажи… И не нам их судить.
Но все-таки любимым деятелем Гражданской войны у Есенина был Нестор Махно. Личность тоже весьма своеобразная. Он не был обычным бандитом. Но и не являлся эдаким защитником крестьян, который сражался за мужичков как против белых, так и против красных. На самом-то деле махновские повстанцы все-таки прежде всего сражались против белых. Махно был за советскую власть. Только повстанцы понимали ее своеобразно по-анархистски. С одной стороны, они выступали за интересы крестьян, с другой – считали возможным грабить все, до чего они могли дотянуться. Одним словом – Бог с нами и хрен с ними. Воля.
В отношении Есенина к Махно очень показательна поэма «Страна негодяев». Там действует бандит Номах. Прообраз понятен и без подсказки, но Есенин и сам неоднократно заявлял, что имел в виду Нестора Ивановича.
К реальному Махно герой поэмы никакого отношения не имеет. Это своего рода «голая идея». Так, как ее воспринимал Есенин. И что интересно – на всем протяжении поэмы Номах ничего не говорит о нуждах и обидах крестьян. Он провозглашает анархизм в чистом виде:
С 1917 года Есенин и сам жил как хотел, ни в чем себя особо не ограничивая. Советская власть ему в общем-то особо не мешала. Скорее наоборот. Но все хорошее когда-нибудь подходит к концу. В начале двадцатых революционный беспредел стал потихоньку заходить в рамки. Символично, что в 1921 году на Малой Дмитровке сподобились ликвидировать Дом анархии.
Для Есенина, как и для многих других, символом этого стал нэп. За что боролись? Снова на улицах Москвы и Петрограда появились «буржуи», революционный пафос как-то скоро пошел на убыль. Но Есенин видал и другое. Зарождался новый порядок, с которым особо не забалуешь. Вовсю раскочегаривался строительный энтузиазм. А какое отношение имел к нему Есенин? Собственно говоря, Есенин был типичным представителем явления, которое можно с некоторой натяжкой назвать «революционной богемой». В это понятие входят не только литераторы. Но и тот же чекист Блюмкин, любивший покрутиться среди поэтов. В какой-то мере представителем революционной богемы был и Троцкий. Но их время стало заканчиваться. Кстати, нелепый роман с Айседорой Дункан, возможно, имеет под собой стремление продолжать «быть крутым» другим способом. В этом, кстати, любовники нашли друг друга. Стареющая поблекшая звезда, чьи лучшие годы остались давно позади, увлеченно играла в коммунизм – с тем же азартом, с которым до Первой мировой войны она баловалась сатанизмом.