С трудом встал на ноги, поправил некогда белую, а теперь застиранную и не один раз заштопанную галабею. Вывел из загона серого, он выглядел не очень, вчера у него начал слезиться глаз, а к утру его совсем закрыла большая опухоль. Осмотрев её, старик расстроился. Этот осел, была вся его семья, вернее всё что осталось от неё после прихода «черной смерти» Они все остались там, все до единого, все двенадцать человек, престарелая мать, которую после смерти отца и долгих уговоров забрал к себе, две жены и дети, самому младшему сыну исполнилось всего полгода. По Милости Аллаха или в наказание он остался жив. Похоронив, он сжег дом и забрав что можно было увезти, ушел в город. На окраине построил лачугу, оградил низкой стенкой и стал жить, собирая и вывозя мусор. Из ближайшей рощи возил на рынок дрова, помогал таким же беднякам, провожал умерших на кладбище. Каждый день моля бога о прощении за прошлые грехи, жил впроголодь, откладывая всякую монету из тех денег, что удавалось заработать, и относил в мечеть.
В углу лачуги, сразу за дверью, стоял заветный глиняный кувшин с лечебной мазью. Сняв кусок кожи с горловины, понюхал и сморщился. Воняло довольно неприятно, но помогала не одному ослу, скупо улыбнулся, подумав о себе. Он тоже мазал ей свои колени, когда боль становилась не вносимой, и не было никаких сил терпеть. Зачерпывал немного и долго втирал, старательно размазывая, шепча при этом слова молитвы.
Ослик смиренно выдержал, только один раз дернулся, когда морщинистые пальцы слишком сильно надавили на больное место. Створка ворот недовольно скрипнула, распахиваясь и, для них начался новый день.
Ибрагим стоял рядом со мной, держась за порванный рукав рубашки, на бородатом лице светилась улыбка. Я оглядывал внутренний дворик. Переломанные кусты и деревья, разбросанные вещи, пятна и даже целая лужа крови, натекшая из под груды тел наваленных на самой середине зеленой лужайки. — Осталось теперь только вот Это куда то деть. — он ткнул пальцем в сторону тел, — здесь Мы столько не закопаем, места не хватит.
Со стороны дома донесся едва слышный мужской крик, — Может забрать его. А то как бы они его не забили до смерти.
Я оглянулся на звук, прислушался и довольно улыбнулся, — Не хочу лишать женщин, заслуженного удовольствия, пусть этот шакал на своей шкуре почувствует всю «любовь» не всё же нам страдать. Но ты прав, я обещал его отдать живым, сходи, посмотри, нет ли там Казима, мне говорили что он должен быть у нас рано.
