Я заинтересованно слушал своего друга, я надеялся на это, — Ибрагим, Ты задаешь вопросы как Гафур. Какие то они ….
— Так я же хочу тебе помочь. После твоих рассказов мне самому уже стало интересно кто ты? И что ты? Вот я и стараюсь изо всех сил, у меня от этих размышлений голова уже заболела.
— Тебе сделать отвар?
— И как я сдохну? Сразу или через месяц?
— Ну и хрен с тобой, прекрасная пери, мучайся и не верь, злись на меня и на себя.
— А я здесь причем?
— Как причем, ты видел как я лечу, видел что они все остались живы, но ты мне хочешь доверить свою пустую тыкву, поэтому ты начинаешь злиться сначала на меня, что я такой плохой, потом на себя, что ты такой несчастный. Но она болит все сильней, и будет болеть, пока не выпьешь отвар, но тебе страшно принимать его из моих рук, хочешь я его тебе, в лужицу на земле вылью, и ты свинья христианская и оттуда выхлебаешь. Ведь тебе кажется, что мусульманская собака хочет тебя отравить и отравлю, потому что ты мне нужен живым и здоровым. Не будь тебя в эту ночь, это меня присыпали под тем барханом, или бы бросили на съедение шакалам. Я мог бы тебя прикончить, еще две луны назад, когда ты только назвал свое имя.
И произнес угрожающим тоном, — Сварю, будешь пить или за шиворот вылить?
Ибрагим смотрел на меня злым взглядом, потом с его лица исчезло, всякое выражение осталась только боль. Он махнул рукой и что пробормотал на своем родном языке.
— Ибрагим, что ты сейчас сказал?
— Поговорку с моей родины. — Он обхватил голову руками и застонал, — Вари быстрей отравитель, может, сдохну быстрей и мучиться не буду.
Я засуетился, доставая то, что насобирал по дороге и что нашлось у моих несостоявшихся убийц. Горячая вода была и очень скоро Ибрагим пил, слегка остывший отвар.
— Ну а всё-таки, что за поговорку ты сказал, что-то подобное я слышал однажды.
— Двум смертям бывать, одной не миновать.
— А это как? Разве можно умереть два раза? Про одну понятно, но две?
— Мухаммад, я знаю, от чего умру, ты меня заболтаешь до смерти. — Он сидел с таким видом, словно боялся расплескать содержимое своей головы, поворачиваясь всем телом, следил за округой, за все время нашего разговора.
— Всё хорошо. Еще немного, самую малость и тебе станет легче. Давно у тебя такое?
— Давно, с тех самых пор как проломили череп. Пол года заживало.
— Храбрый воин назови мне хоть одну кость, какую тебе не ломали, за всю твою службу?
Он ткнул себе между ног, — Это единственная, целая кость.
