Кристофер Макки, начальник участка, узнал о тревоге, когда садился возле управления в служебный «кадиллак» после совещания с комиссаром. В этом не было чего-то особенного. «Отдел Убийств, Шайнбоун-аллея и Лафайет, женщина, белая, выпала или выпрыгнула из конторского здания. Личность неизвестна». За день бывало с полдюжины подобных звонков.
Инспектор сказал шоферу:
— Думаю, заглянем по дороге, Тони. Езжай по Малберри, так будет быстрее.
Он откинулся на подушки возле капитана Пирсона, чтобы резко сесть прямо меньше, чем через полминуты.
Высоко над ними, на вершине высокого серого здания, которое они оставили позади, из золотой трубы вещал замогильный голос:
— Шайнбоун-аллея — убийство, Барбара Бэрон, проживающая в доме 22А по Восточной 32-й Стрит. Шайнбоун-аллея — убийство, Барбара Бэрон, проживающая…
Нельзя сказать, что капитан Пирсон сел прямо. По другому он не сидел. Его масса не позволяла ему развалиться, как сделал худой высокий шотландец. Но у Пирсона отпала челюсть, что придало ему выражение изумленного лори. Он произнес: «Боже!» — и заскрипел зубами.
Макки кивнул. Его глаза затуманились и заблестели.
— Валяй туда, Тони.
Невидящим взглядом он уставился сквозь ветровое стекло. Слова были не нужны. Оба знали репутацию Барбары Бэрон и поняли, что это сообщение означает. Макки знал её в лицо. Она была частью фона многоликого Нью-Йорка, который он должен был знать. Он видел её в Сток-клаб меньше недели назад танцующей с Рональдом Флеком, роковую красавицу в зеленом наряде, с надменным, несчастным и слишком выразительным лицом. Безразлично и мимоходом он определил её, как источник неприятностей.
Она была одной из наиболее известных молодых светских львиц. Прошлогодняя дебютантка была обязана вниманию публики тем, что репортеры устали и занимались одним-двумя именами, а не делили свои предпочтения в равной мере. Ни одна колонка светской хроники не появлялась без упоминания каким-то образом её имени.
«Вчера на чаепитии в Волфстаун Брасейз Барби Бэрон была в одной из своих дерзких шляпок. Они с Эйлин Шерри смеялись…»
И все в таком духе. Она не была ни самой богатой, ни самой красивой, ни самой известной из милых молодых женщин. Если она и превосходила их умом, это ещё ничего не значило. Ее покойная мать, уроженная Ван Скотт, вышла из «голубых воротничков». Отец, Хью Бэрон, был владельцем фабрики, но не таким богатым, как когда-то.
«Кадиллак» с голубым пропуском на ветровом стекле затормозил. Впереди лежала Бликер Стрит. Пирсон застонал при виде сборища, сплошной черной массы, заполнившей Лафайет от Бликер до Бонд Стрит. Сотрудники в форме пытались разогнать транспорт. Шотландец выскочил из машины до полной остановки и пробивался сквозь плотно сжатые тела, как нож сквозь сыр, вместе со следующим по пятам Пирсоном.
