Сам Праздник, оказывается, проводили не в Блистающем (зал, даже такой большой, и не вместил бы всех собравшихся), а на Развилке. На высоте, наверное, двадцатиэтажного небоскрёба Дерево разветвлялось, три ветки, расходясь в стороны, образовали площадь, которую все здесь называли Развилкой.
Скоро на Развилку сошлось столько народу, что Димке в темноте казалось — Дерево дышит, шевелится и летит куда-то... наверное, в восточную страну, где, как рассказывал Йолла, живут самые страшные колдуны, а леса и горы делаются непроходимыми даже для диких зверей.
Гирлянды мерцали...
Вдруг!..
Димка на миг зажмурился. Но потом раскрыл глаза, боясь пропустить волшебнейшее Явление... Да и свет тот ни чуточки не слепил!
Как будто большая, сияющая бабочка упала с неба. Кто-то засмеялся тихо. Димка вдруг подумал, что Она — и есть Луна. Хотя вовсе не круглая, и не серпиком... Совсем не такая, какой её видят с земли. Но самая настоящая. И древняя, и юная. Яркая... Живая! Сказал бы Димке кто — опиши, какая же она? Кто она, всё-таки? Какой она формы, с ногами она, что ли, с руками, или с крыльями... Засмеялся бы Димка непонятливости того человека, что пристаёт с глупым вопросом! Луна она! Та, которая светила, когда ещё не придумались планеты.
Мгновения неслись, словно кусочки цветных снов, осыпающихся с первым лучом солнечного света, ворвавшегося в спальню из внезапно распахнутого окна.
...И вдруг все ахнули.
А может, наоборот, замерли, застыли, перестали дышать. Как и сам Димка, который неведомо как оказался перед нею, и она взяла его за руки, и, может быть, что-то негромко сказала или улыбнулась просто... А потом легко пробежала куда-то в темноту.
Димка понял, что Она говорила с ним. И он отвечал. Это даже не разговор был, у них словно появился общий сон. А что было в этом сне, Димка не помнил. Потому что снился сон одно мгновение, а на самом деле — дольше, чем вся Димкина жизнь.
...Глубокой ночью Праздник раскатился по Дереву. На земле, у Корнищ, жгли огромные костры. Хороводы искр кружились, поднимаясь снизу, как созвездия. Кто-то с гомоном и визгом носился мимо Димки вверх и вниз, и с веток было сброшено множество верёвочных лестниц и качелей.
А у Димки всё смешалось в голове. Праздник бурлил вокруг, как одна, сумасшедшая карусель. Она манила Димку. Забыться, сделать шаг — и тогда растает усталость, темнота наполнится мириадами огней, и можно всю ночь бегать по лестницам, зажигать искрящиеся гномьи свечи, пробовать угощение у костров, кружиться, дав ухватить себя за руки, в пляске, качаться на качелях, таких, что, кажется, летишь в черноту, прочь от дерева, от огней, словно стремительная птица — и вдруг замираешь, и снова падаешь в самую гущу праздника.
