Нельзя не отметить большую искренность, даже некоторую интимность частушки. Часто по тексту можно не только восстановить ее автора, но и исполни-
теля, а также и ситуацию, в которой исполнение ее уместно. В частушке всегда, иногда открыто, иногда — нет, присутствует лирический герой. Чаще всего — это «санкта симпличита», святая простота, который что видит, о том и поет, он еще не знает, что есть вещи, о которых надо молчать.
Милый Вася, я снялася Шел я лесом — песню пел,
В кофте светло-голубой. Соловей мне на хуй сел.
Но не в той, в какой еблася, Я хотел его поймать,
А совсем, совсем в другой. Улетел, ебена мать.
А иногда, лирический герой — ироничный, желчный скептик, и тексты, которые он сочиняет зачастую полны «черного юмора», напоминают пост-реалистическую живопись, или «театр абсурда».
Шел я лесом — видел чудо: Лежит милая к гробу,
Два татарина сидят: Я пристроился, ебу.
Зубы черные, гнилые. Нравится — не нравится,
Хуй обглоданный едят. Терпи, моя красавица.
Таким образом, в различных частушечных текстах могут быть представлены, в зависимости от образа лирического героя и крайняя простота, наивность и прямота видения. Герой такой частушки часто напоминает нам любимых героев: Василия Ивановича, Петьку, Анку, поручика Ржевского.
В зависимости от способа представления содержания частушки часто разделяют на две большие группы: объективно-лирические и субъективно-лирические. Первые представляют собой чаще всего повествование о чем-либо, либо описание чего-либо; вторые содержат оценку какого-либо факта или события, в народной практике вторые часто называются страданиями, в отличие от первых и часто исполняются просто, без танцевального сопровождения.
Фольклорист А.Квятковский сравнивал частушку с художественной миниатюрой. Мы бы уточнили это сравнение: повествовательную, объективно-лирическую частушку действительно хочется сравнить с живописными произведениями самых разных жанров: от лубка до сюрреализма, но субъективно-лирические частушки хочется сравнить с драматическими произведениями, так как их драматургичность не вызывает сомнения, и здесь также представлены все типы модальности, все жанры: от фарса до трагикомедии.
И, конечно, нельзя не отметить феномен «диссидентской» частушки. Она озорно издевалась над идеологическими штампами и косностью социалистической пропаганды. Причем с самым невинным видом, — уличить «автора» частушки в антисоветчине почти невозможно — она, как правило, выполнена на грани серьезности и ехидства:
