— А-ах!
Горячая волна больно ударила в спину, кажется, снесла ее, мою спину, или, во всяком случае, содрала кожу. Словно проверяя, живой ли, подхватился. Живой! Живой! Вижу и слышу. Слышу: бьют все наши батареи, захлебывается пулемет Бондаря, он тут, рядом, на крыше диспетчерской. Вижу, самый близкий к нам пассажирский вагон перевернут в нашу сторону. Значит, бомба упала по ту сторону поезда. Посчастливилось? Кому? Там же люди! В вагоне. Под вагоном. Вижу еще: в конце состава горят товарные вагоны. Так быстро загорелись? Кроме фугасок, «юнкерсы» бросали термитки — горят дома за станцией. Горит какая-то смола — вонючий дым клубами бросает в небо, под облака.
Подбежал Колбенко, крикнул на ухо, видимо уверенный, что я контужен:
— Дети! — и показал на вагоны.
А сам без фуражки, голова в крови. Не успел я сказать о его ранении, как парторг бросился к вагону.
Я подхватил Женю с земли — долговязую и легкую, как гуттаперчевая кукла. Поставил на ноги. Крикнул на ухо так же, как мне Колбенко:
— Дети!
Она шаталась.
— Иди в вокзал!
— Нет! Я с вами.
«Юнкерсы» сделали другой заход. Но больше я не считал взрывы. Не слышал их.
Ни через час, ни через день, ни теперь, через сорок лет, я не мог и не могу восстановить в памяти последовательность событий: что когда делал, с кем вытаскивал женщин, детей, мужчин, гражданских, военных из окон перевернутого вагона, передавая их саперам, быстро соорудившим помост из шпал. Кто из людей на моих руках был цел, кто ранен, кто, может, мертв — не помню. Хорошо помню только детей, которых мы с Женей выносили из соседнего вагона. Детей оглушило, изрезало стеклом разбитых окон. Но дети были живы. И я радовался и в то же время вслух крепкими словами, не стесняясь Жени, крыл тех, кто так рано вез сюда, на недавно освобожденную землю, детей. Потом я потерял Женю. Кажется, она осталась в здании вокзала, куда сносили раненых.
Носили раненых с Колбенко. Но и он куда-то исчез. Меня подхватила медсестра с санитарными носилками.
— Помоги мне, младшой…
У дальнего товарного вагона подобрали мы с ней убитую женщину — лейтенанта медицинской службы.
Я заметил окровавленную гимнастерку на груди, на животе. Совпадение поразило меня чуть ли не до обморока. Закружилась голова, подкосились ноги. Я постарался взять носилки спереди, чтобы не видеть убитую, не рассматривать ее лицо, рану…
Не сразу смог поднять носилки. Медсестра, не признавая субординации, выругала меня:
— Бери же быстрее, недотепа! Что ты как контуженый!
