— Тебе хочется в каменный век?
— Светлана! Не лезь в разговоры старших! И слушает мой сын голоса всего мира. Ты много писал про эти «голоса», не мне тебе рассказывать о них. Но даже и без «голосов» у нас есть еще одна мода — на иностранные языки. С них, изучаемых в специальных — обязательно престижных! — школах, начинается у детей, молодежи преклонение перед иностранным. Твой сын и мой брат родного языка не знает, а по-французски грассирует как Мопассан. Я по-английски так и не научилась, но их политическую болтовню понимаю. Знаешь, какое я сделала открытие: проще всего понимать поклеп, ругань, любую мерзость. Это рассчитано на людей, не привыкших думать.
Я повернулся в кресле: снова что-то, не осмысленное еще, встревожило.
— Подожди, папа. Кончаю. К транзисторам вы прибавили магнитофоны. И… начиная с таких, как мой сын, и кончая такими, как я… нет, даже как ты… мы тиражируем миллионами экземпляров не только песенки Высоцкого и Пугачевой. Что слушает сейчас у Минского моря мой Саша? Какие «роки»? Какие «попы»? Выставляют нам «попы», а некоторые целуют их…
— Ну, понесло тебя…
— Светлана! Не лезь! Вот, отец, моды, от которых становится страшно. Тебе не страшно?
«Бомбардировка начнется через пять минут». Снова ударило в голову. Зазвенело даже. Что это сегодня со мной?
А тут еще заплакало дитя. Моя внучка. Которая? И у меня вспыхнуло раздражение против Марины. Почему вдруг? Случается, ее «заносит». Но сегодня она говорила совсем не глупость. Стоило бы порадоваться Марининой серьезности.
— Посмотри, почему плачут дети.
— На то они дети, чтобы плакать.
— Дети не должны плакать!
— Не будут развиваться легкие.
— Займись детьми, философ!
— Ты злишься? Почему?
Кричала Вита. Явно от боли. Подхватилась Светлана, побежала. За ней я, забыв о боли в суставах, моей муке не первый год — вот когда отозвался полярный холод!
Быстро пошел по садовой дорожке к детской песочнице, где разыгралась драма. Да Света уже несла на руках Викторию и дула ей на ушко.
— Что случилось?
— Пиратка укусила ее за ухо.
— Михалка?
— А кто же?
Мика, смешно набычившись, сидела в беседке под столом — спряталась от наказания. Она ниже своей сестрички, но полнее, широколицая («вылитый дед», отмечают гости) и намного подвижнее, проворнее и хитрее. А детская хитрость всегда забавна. Бабушка, родители, тетка больше жалеют Викторию, но все забавляются неутомимыми придумками, нередко озорными, толстухи Михалины.
— Михалочка! Как же ты так? Смотри, как Виточке больно. Разве можно кусаться? У тебя же зубки, как у мышки, остренькие. А если бы ты откусила ей ушко?..
