«Глаша! Не плети. Подумаешь, разведчица нашлась!» — прерывал жену Виктор.
«А что? Разве не подбрасывала тебе нужные сведения?»
«Ну, подбросила один раз… мелочь».
«Мелочь? Наглец ты, Виктор!»
«Слушай, Глаша, а где ты английский выучила?»
«Когда Масловский учился в ИМО[7], я за него все задания выполняла».
«Ну и ну! Эта женщина доконает меня! И ты веришь, Павел?»
«Павел еще на батарее верил мне».
«А я не верил?»
«Ты хитрый кот, Витька. Ты сметанку слизываешь тайно».
«Поехала баба в Вологду! Не слушай ее, Павел. Она тебе наговорит сорок бочек».
«О, если бы я все рассказала! Сто томов можно написать. Приведи, Павел, того писателя, с которым заходил. Подброшу ему материалец».
«Дай, Павел, ей персонального романиста. Вот выдадут сочинение!»
Надолго осталось ощущение особенной радости от встреч с этими друзьями. С Виктором и Глашей было просто, весело, интересно. Экономист рассказывал много такого, да чего я, историк, не доходил сам и что потом как-то косвенно отражалось в моих научных работах: рецензенты отмечали свежесть мыслей, неожиданность проблемных постановок и выводов. Иногда, правда, доставалось и по лысине.
…Внучки хорошо намяли деду спину, пока бабушка рассказывала московской подруге про их штучки. Валя не дает мне поднимать их обеих, а для малышек самое большое наслаждение оседлать оба дедовых плеча, и я доволен, что они не ревнуют друг к другу.
Михалинка всегда умеет перехитрить Вику и не любит, когда сестра ластится к ней. Но, сидя на моем плече, сама тянется поцеловать «ягненочка», как называет Марина свою тихую и ласковую дочь. Было однажды, что беседа Вали с Глашей стоила двенадцать рублей. Бережливая жена моя переживала: «Почему ты не остановил?»
— Разоришься, Валентина Петровна.
— До свидания, Глаша. Вырывает трубку твои комсорг.
— Слушаю, товарищ младший лейтенант.
— Глаша! Ты часто вспоминаешь тот день?
— Тот?
— Тот. Когда мы могли умереть. Сколько раз?
— Умирают один раз. Раньше не любила вспоминать…
Как гляну на Витьку, подумаю, что он мог не родиться… даже сердце застывало… А теперь вспоминаю. Нога часто болит. Раненая.
— Что я говорил тогда?
— Ты ругался, когда мы с лейтенантом напоролись на мины. Ну и ругался же ты! А я слушала и удивлялась: такой культурный человек… профессор…
— Не паясничай. Ты становишься похожей на Ванду.
— С Вандой меня не сравнивай. — Голос ее сделался на удивление серьезным. — А то я скажу такое о вашей Ванде, что расплавится провод от Москвы до Минска.
