Саша Данилов, непосредственный командир его, веселый и шумный цыган, жаловался мне:
«Знаешь, я даже боюсь его. По-моему, он больной человек. Он не повышает голос на людей. Но понаблюдай за ним, как из-за ерунды он заводит себя. Не так козырнула девчонка… подумаешь, страх! А у него синеет лицо, дрожат губы, меняется голос… Мягчает голос, кажется, добреет. Но он будет гонять несчастную до изнеможения. Он пьянеет от своих «Кругом!», «Шагом арш!», «Отставить!». От собственных команд у него учащается дыхание, пульс, конечно, тоже. Он входит в какой-то странный экстаз. Прервешь — будет сидеть обессиленный, остолбеневший, с оскорбленным видом».
Мне не довелось наблюдать Унярху в таком состоянии, со мной он вежлив, на «вы», не очень разговорчив, когда расспрашиваешь о жизни, о близких, однако любит порассуждать о делах военных — высокой стратегии, политике: что думает Сталин, какие планы у Жукова, у Рокоссовского, где немцев подстерегает очередной котел? Но кто не любил поговорить об этом в те дни!
Не успел я расспросить у девчат подробности несчастья с Росликом, как появился Унярха: на позиции батареи, пока люди не заберутся в котлован, — все как на ладони.
Спросил как будто спокойно:
— Митингуем?
— Говорим…. по-комсомольски.
Меня он видел превосходно, еще на подходе, а то и раньше, но сказал:
— Ах, это вы? — Не удивился, произнес с каким-то обидным пренебрежением и тут же — девушкам: — У вас готов котлован?
— Готов, товарищ лейтенант! — ответила Лида Асташко почти со злостью: ее больше других расстроило несчастье с Ваней.
— Я не вас спрашиваю, товарищ младший лейтенант! Я спрашиваю командира приборного отделения.
Виктора Масловского, командира этого отделения, не было среди окружавших меня девушек. Унярха не мог не заметить его отсутствия, просто ему хотелось подчеркнуть, насколько самоволен наш сбор. А вообще Унярха был немного растерян: не накажешь бойцов-комсомолок за обращение к комсоргу дивизиона, это он понимал, да и конфликтовать со мной не входило в его намерения, сам — комсомолец. Лида подчеркнуто громко и отчетливо попросила меня:
— Товарищ младший лейтенант, передайте командиру дивизиона, что с Ваней — несчастный случай. Весь расчет подтверждает… Командир его.
На этот наказ мне Унярха не ответил, приказал девчатам почти мирно, словно посоветовал:
— Идите работать.
Но когда девушки отошли, сказал с непонятным упрямством:
— Это — самоувечье.
Мне стало страшно от его слов. Не видел же, как все произошло. Откуда такая уверенность? Зачем ему нужно подвести под трибунал несчастного парня, и на гражданке хлебнувшего лиха?
