Не особенно принципиальный, но интригующий вопрос: не являются ли упоминаемые Иорданом Германарих и Винитарий одним и тем же лицом. Некоторые исследователи (например, Л.Шмидт [Иордан 1997 коммент. Скржинской: 325]), основываясь на анализе текста «Гетики», отвечают на этот вопрос утвердительно.
Эти предположения, разумеется, так и остались бы предположениями, если бы не было нового источника – русской «первой» сказки о Кащее, того, что в ней есть и чего в ней нет. Как отмечалось выше (гл. I), в ней есть некоторые сведения о «Кащеевом царстве» (в отличие от других источников). А нет там никаких следов покушения на Германариха, только глухое сообщение о неуязвимости и бессмертии Кащея. Но почему? Как уже было сказано, в достоверности сообщений Иордана об этом событии трудно сомневаться – и не забудется, и искажать незачем. Если бы Кащей, «влача жизнь больного», умер даже через несколько лет после ранения, его смерть была бы однозначно приписана героям-братьям, которые, пожертвовав жизнью, отомстили за смерть сестры (поступок весьма похвальный в древнем обществе), поддержали честь своего племени перед готами и подвигом своим частично смыли пятно предательства с родного союза племен в глазах тиверцев и уличей. Это великолепный эпический сюжет, который имел все шансы уцелеть при всех переделках на протяжении 1500 лет, тем более, что он представлял достойный ответ уличам с их мерзкой былиной о «Настасье, освободившей Кащея». Но ничего этого нет, всякое упоминание об этом эпизоде выброшено из сказки, а вместо этого вставлено о «дубе у моря, сундуке на дубе» и т.п. Но все странности исчезнут, если предполжить, что в действительности Кащей не умер от раны. Он упал под ударом меча, был отнесен к себе во «дворец» и прожил еще годы, становясь все более зловредным и опасным, а умер, наконец, от очевидно внешней причины – гуннской стрелы, попавшей в голову.
Если принять эту версию, тогда проясняется вся путаница в источниках. Братья княгини Лебеди перестают быть безупречными героями, а приобретают даже комические черты («Недоумки полорукие, столетнего старика зарезать не сумели! Ума нет – считай, калека!» или в «Старшей Эдде»: «Ты, Хамдир, смел, да смышленным ты не был - обездолены те, в ком ума не хватает» [Западноевропейский эпос 1977: 239]). Для русской волшебной сказки не характерны такие персонажи – ни в один из семи типов сказочных героев «полорукие богатыри» не вписываются. Поэтому братья исчезли, сестра благополучно спаслась, а вместо «белых пятен» появились общераспространенные сюжеты на тему: люби животных, и они тебе помогут. Аммиан Марцеллин, вероятно, получал из этой забытой богом окраины довольно противоречивые сообщения, вроде: «гунны напали на земли царя Эрменриха и имели большой успех, Эрменрих получил рану, но не в бою, после чего царем был избран Витимир». Для римлянина-язычника – автора или его информатора – самоубийство было естественным выходом из затруднительного положения, а факт смерти непреложно доказывался избранием нового «царя». Для римлянина IV века было немыслимым, чтобы новый властитель мог оставить живого предшественника в его «дворце», окруженного только рыдающими родственницами и не попытался бы его дорезать (пример – печальная судьба императора Диоклетиана, отрекшегося от престола: бывшему императору умереть своей смертью не дали).
