— Я семьдесят лет выгребала нечистоты из-под их вонючих вобров, и еще столько же работала черной кухаркой, на моей спине нет живого места от их проклятых хлыстов! А ведь я была воином, мой отец командовал целым гарнизоном и был прославленным рыцарем! Здесь же я заработала свое место кровью и семью потами! Клянусь, тебе тут тоже сладко не покажется! Вот! — она сунула мне в лицо какую-то грязную тряпку, в нос ударил сильный запах чего-то давно протухшего, — Это твоя одежда. Возьми лопату, лейку, да не забудь переодеться и живо в оранжерею!
Молча и в растерянности кивнув, я вышла из залы и задержалась на мгновение, не зная в какой стороне находится оранжерея. И вдруг со стороны склада донесся голос той, что лишилась из-за меня своего места:
— Долья и ты все это так оставишь?
— Немного терпения, Зарика. Уриндири сказала — она сможет работать только вечером. Посмотрим, что ей удастся высадить за это время…
Эти слова были произнесены злорадным и очень недобрым тоном.
— Но ведь приказ Его Высочества…
— О, Его Высочество сейчас далеко…
Странно, почему-то я думала, что люди, заключенные здесь должны быть связаны более дружескими узами, поскольку их постигла общая беда, или хотя бы быть вместе. Диона предупреждала меня, но мне не хотелось в это верить. Я открывала для себя какие-то иные стороны людской натуры.
Но возможно они слишком долго не видели белого света в прямом смысле и не слышали и доброго слова, если из-за какого-то платья они одаривали меня взглядами полными ненависти. С тех пор я не стала больше рисковать и одевать все эти воздушные одежды, роба не выглядела лучше даже после основательной стирки, но выхода у меня не было. По крайней мере, она больше не воняла протухшими яйцами. Но с мягкими кожаными башмачками не расстанусь, — подумалось мне, в них я почти не чувствовала, как холодны полы этих темных пещер, к тому же их не видать под длинной уродливой юбкой.
Цветочницы должны были сажать в день не меньше двадцати цветов, которые назывались алотэль. Они в больших количествах росли в нижних пещерах, но рабы также выращивали их в оранжерее и высаживали в южных туннелях, находившихся рядом со складами, постепенно превращая это место упокоения в дивный сад.
Но когда я возвращалась с уроков, за остаток дня я успевала высадить только четыре-пять, это лишь означало, что я остаюсь без ужина. А если дэльши была в плохом настроении, что было практически всегда, то в ее руке появлялась короткая плетка, которой мне изрядно доставалось по спине. Она не стеснялась в выражениях и ругалась порой, как сапожник Клаус из нашей деревни. Боль была обжигающей, но не сильной и быстро проходила. Лишь горькие слезы лились иногда в подушку, когда стражник запирал тяжелую дверь, и я оставалась одна. Одна во всем мире, среди этих властных и жестких темных эльфов и презирающих меня соплеменников.
