Ах, моя бедная Надежда! Выдержишь ли ты такое испытание?
Алвар сказал, что должен уехать по делам, но перед самым отъездом он распорядился, чтобы меня начали учить эльфийскому языку. Когда я чуть отстраненно кивнула ему, погруженная в свои мысли, принц лишь с улыбкой добавил, что это невероятно сложный язык, требующий немалых способностей, и он проверит мои успехи по прибытию. И вот тут в моих глазах загорелся огонек живого интереса. Мне вдруг захотелось показать ему, что люди могут быть очень способны, и я поняла, что он ловко разжег во мне эту искру азарта, стремления показать, что я тоже чего-то стою.
Я вдруг выпалила, что обучена грамоте и их эльфийский язык меня не испугает, а затем покраснела от стыда. Но принц только весело засмеялся и сказал, что будет несказанно рад, если я справлюсь. Вот теперь я точно страстно жаждала поскорее начать учиться. А его смех оказался настолько приятным, что звучал чуть ли не музыкой для моей души.
Но когда он ушел непонятное волнение и страх охватили меня. Скоро мне предстоит познакомиться с тем чуждым миром, что лежал за дверью моей комнаты, и он был отнюдь не так дружелюбен.
Волнение сегодня действительно захлестнуло меня куда сильнее прежнего. Жрица, что лечила меня, после отъезда Алвара, на третий день презрительно бросила, что ее работа закончена и поспешила оставить меня наедине с моими страхами. Это почти все, что она сказала мне за все это время, и я ее больше не видела. Я проснулась намного раньше, чем обычно и долго ворочалась во всех этих подушках, пытаясь снова уснуть и хоть на миг вернуться с чарующий мир грез, где не было мрачных пещер с тяжелым душащим воздухом и едким запахом неизвестности.
Наконец, встав с постели, я со странным смущением оглядела одежду, что принесли мне портные, тонкие темные ткани, искусно сшитые и обработанные умелыми руками эльфов, не годились для раба. Все эти платья, конечно, не были такими вычурными, как великолепные одеяния эльфийских женщин, скорее, даже скромными, но и контраст между ними и жалкой робой Дионы был разителен. Я любовалась ими, но не знала, как показаться в этом на глаза рабам. Когда я одевалась в эти шуршащие мягкие ткани, я убеждала себя, что у меня все равно не было выхода — мою старую одежду они забрали, якобы подштопать.
Скинув сорочку я внимательно осмотрела свою рану и увиденное изумило меня до глубины души. Там не осталось даже шрама! Только едва видное темное пятнышко.
