— Ты, вероятно, прав, но…
— Ты что-то говорил о театре. Она хотела получить роль в пьесе. Жаждала выйти под свет «юпитеров»?
— Не уверен. — Он помолчал. — Но у меня сложилось такое ощущение, Эд. Может, из-за манеры ее разговора, поведения. Но ничего конкретного я не знаю. Только ощущение, не больше.
— Она об этом не говорила?
— Впрямую — нет.
— О чем же вы с ней говорили, черт побери? Вы не обсуждали прошлое, настоящее и будущее. Не касались ее друзей и родственников. Неужели вы все время проводили в постели?
Он кивнул. Очень медленно.
— Мы с ней говорили. О музыке и литературе, о мире, нас окружающем. Вели философские дискуссии, более подходящее место для которых — какая-нибудь кофейня в Гринвич-Виллидж. Я многое могу о ней рассказать, Эд. Она — интересный человек. Была интересным человеком. Так трудно смириться с тем, что ее больше нет. — Он встал, вышел из-за стола, прошелся по кабинету, сжимая пальцы в кулаки и тут же их разжимая. Лев в клетке. Я молчал. — Она предпочитала Брамса Вагнеру, а Моцарта Гайдну. Не любила стереосистемы, потому что, слушая, приходилось сидеть в одном месте, а ей нравится… нравилось… движение. Набожностью она не отличалась, но в Бога верила. Абстрактного Бога, который создал вселенную, а потом позволил ей развиваться по собственным законам. Предпочитала длинные романы коротким: если герои заинтересовали ее, ей не хотелось с ними расставаться. — Он затушил окурок в пепельнице, тут же закурил вновь. — Она любила красный цвет. Однажды я подарил ей красный банный халат, так с тех пор она постоянно ходила в нем по квартире. Ей нравилась вкусная еда. Готовить она не умела, но часто возилась на кухне. Как-то раз поджарила бифштексы, мы открыли бутылку «Божоле» пятьдесят седьмого года и поели при свечах. И таких историй я могу рассказать много. Но ничего о ее прошлом, о том, чем она занималась, о круге знакомств. А вот о ней самой я могу говорить и говорить.
Я продолжал молчать, потому что он все равно не услышал бы меня. С головой ушел в воспоминания о женщине, которую больше никогда не увидит, о женщине, которую любил. Меня лишь удивляла легкость, с какой он менял образ. Любящий Муж в мгновение ока становился Страстным Любовником, чтобы тут же опять превратиться в Любящего Мужа. Он говорил, что любит Кэй, и я ему верил. Как верил и в то, что он любил Шейлу.
— Предпримем еще одну попытку, — нарушил я затянувшуюся паузу. — Я, конечно, понимаю, что тебе не хочется к этому возвращаться, но давай вернемся к ее квартире. К вчерашнему дню, когда ты обнаружил тело.
