Через полчаса наша Мурысанька была готова к встрече с прекрасным. Она вошла в двери детской хоровой студии «Заинька» во всеоружии. Студия встретила ее прохладой сводчатых потолков. Из-за высокой дубовой двери доносились нежные детские голоса: «Ласковое солнышко вышло из-за тучки. Я хлебну из горлышка сладенькой шипучки». Там шла спевка. Мурка пошла дальше. Из-за следующей двери доносился громкий начальственный голос: «Пункт пятый. Зайцы. Дети выходят на середину комнаты, образуя круг. Начинают осуществлять подскоки на двух лапах. Прыг-скок, прыг-скок. В скобках — 8 раз». Там шли методические занятия для педагогов. В целом обстановку, царящую в хоровой студии, Мурка одобрила. Она сочла ее деловой. Она дошла до двери с табличкой «Директор» и без стука вломилась внутрь. За столом сидела старушонка, в которой Мурка сразу признала свою телефонную собеседницу. Старушонка была такой же английской, как и ее голос. Вся в трещинках, с голубым от синьки жабо и голубым от той же синьки седым кукишем на затылке. При виде Мурки старушонка приподнялась и протянула ей сучковатую лапку.
— Эвелина Модестовна фон Ризеншнауцер! — сказала она своим английским голосом с большим внутренним достоинством.
— А у меня боксер! — брякнула Мурка, протягивая пухлую лапу с наколкой.
Модестовна едва заметно поморщилась. Муркино замечание было ей неприятно.
— Ризеншнауцер — это не порода, а фамилия! — недовольно произнесла она. — Мой дед, немец по происхождению, закладывал первый камень в фундамент Московской консерватории.
— А я думала, ее закладывал Рубинштейн! — опять ни к селу ни к городу брякнула не в меру эрудированная Мурка.
Модестовна поморщилась еще сильнее.
— Рубинштейн, разумеется, закладывал, но... как бы вам сказать... в переносном смысле. А мой дед — в самом что ни на есть прямом. Он был прорабом на строительстве. Как видите, я пошла по его стопам. Без остатка посвятила себя музыке и воспитанию нового поколения российских музыкантов. А вы, по всей вероятности, мама... ммм... Марии?
Мурка набрала в грудь побольше воздуха. Она всегда так делала перед тем, как соврать.
— Я не мама. Я Мария и есть, — сказала она глубоким басом.
Модестовна вздрогнула.
— А вам... извините... ммм... который годик пошел? — робко спросила она.
— Осьмой миновал, — тем же басом ответила Мурка, но тут же спохватилась и закашлялась, делая вид, что это она так, случайно ошиблась. — Двадцать первый, — прокашлявшись, доложила она.
