Я уже очень жалел, что ввязался во всю эту историю, и ругал себя за то, что сразу же не сообразил, каким ненадежным партнером был Болл. Разглядывая свою тощую, длинную фигуру в мутном зеркале гостиничного номера, я никак не мог представить себя исследователем. Но может быть, в конце концов все складывается к лучшему? Да нет, глупо отправляться одному. Если я даже кое-как сумею доехать до Колумбии, разве мне удастся вовремя вернуться в Гарвард к началу занятий в августе? Сейчас конец апреля, значит, остается всего лишь три месяца, а впереди целых две тысячи миль.
Я рассказал господину Помра, какие у меня произошли изменения, и попросил его совета. Он стал отговаривать меня от поездки, уверяя, что это просто самоубийство.
— А что, если вы заболеете? — добавил он.
Я был вполне с ним согласен, но тем не менее решил, что теперь скорее умру, чем откажусь от поездки. Если все сложится хорошо, первая часть путешествия займет не больше недели. Может быть, мне даже удастся договориться в Мериде с полицией, чтобы оттуда послали людей на розыски, если от меня не будет вестей больше недели. Услышав эти слова, господин Помра рассмеялся.
— Дорогой мой, — сказал он, — вы просто не в своем уме, если думаете, что полиция сунется в Кинтана-Роо. Знаете, сколько у них было хлопот с этим немецким археологом! Если вы им сообщите о своих намерениях, вас просто посадят под замок и никуда не пустят.
На следующий день я слег от сильнейшего расстройства желудка, так что у меня оказалось достаточно времени для мрачных мыслей и переживаний. Но как только кончались сильные приступы боли, я тут же склонялся над картой побережья. Белое пятно Кинтана-Роо с его длинной прямой береговой линией выглядело еще заманчивее, чем прежде. В двух местах в берег глубоко вдавались заливы — Байя-дель-Асенсьон и Байя-дель-Эспириту-Санто. Как таинственно звучат эти названия! Неужели я упущу такой счастливый случай, выпавший на мою долю? Мне только что исполнился двадцать один год, и это было мое первое приключение. Я решил продолжать все один.
Больше всего меня пугала малярия, потом ядовитые змеи, пауки и скорпионы. Я знал, что они пробираются даже на суда. Еще я опасался дождливого сезона, а он был почти на носу. При словах «дождливый сезон» мне всегда представляются муссоны, ливни, раскисшие дороги, оползни и опустошительные наводнения, о которых я читал в книгах.
Почувствовав себя немного лучше, я сейчас же пошел к Агиляру и опять заговорил о пистолете. Но когда он снова оказался у меня в руках, я вдруг подумал, что ни разу в жизни не стрелял из пистолета. А что, если я промахнусь, целясь в противника? В конце концов я решил, что пистолет мне не нужен, и не купил его, отчасти из вздорного геройства, отчасти из простой экономии.
