)
В а с и л и й. Мам, дай мне ключи от дому.
Ольга Самсоновна подает Василию ключи.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Дай, дай ему ключи! Первым домой придет, брата ласковым словом встретит… (Кричит.) Не давать ему ничего! (Вырывает у Ольги Самсоновны ключи.)
О л ь г а С а м с о н о в н а. В своем ли ты уме? Сына-то родного…
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Сыновья — да разные.
В а с и л и й. Для приезжих и бездомных в городе есть гостиница. (Уходит.)
О л ь г а С а м с о н о в н а. Вася! (Максиму Федосеевичу.) Сердца у тебя нет… (Уходит.)
Входит Вера.
И л ь я. Простите, я наделал и вам хлопот.
В е р а (горько, с укором). Эх вы, союзник…
И л ь я. Вера…
Вера расстроенная, отходит.
Я с т р е б о в. Крепись, бригадир.
Б а д ь и н. Бригада — в боевом походном.
Входят Ефимушкин, Фурегов, Никонов и Безуглый.
И л ь я. Александр Егорыч… выслушай меня!
Е ф и м у ш к и н (сурово). Стоп. Разберемся.
Ф у р е г о в. Вот ваша новинка! Доехали.
Н и к о н о в. Дело тут не в этом, Николай Порфирьевич.
Е ф и м у ш к и н. Почему бригада имела только один забой? Этим должны были заниматься вы, товарищ Безуглый.
Б е з у г л ы й. В горячке работы… не мудрено и упустить.
Е ф и м у ш к и н. Не понимаю, какая у вас может быть «горячка работы» важнее внедрения многозабойного метода? Запирать агрегат в одном забое — это все равно, как если бы просто в помещении опробовать летные качества самолета. В общем, не мытьем, так катаньем…
Ф у р е г о в (Илье). Почему ты полез в этот забой?!
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Разберемся… во всем, что и почему. (Понизив голос.) Но главного виновника я вижу в вашем лице, товарищ директор.
Ф у р е г о в (деланно смеется). Сыночка защищаешь, с больной головы на здоровую хочешь вину свалить.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Ошибаешься товарищ Фурегов. Сорвись мой сын на бесчестьи, я ему был бы первый судья. В нашем роду совестью никогда не баловались. А тут… С него вины не снимаю, но главный виновник — вы. Это думает весь рудник. С той поры, как стало понятно ваше отношение к новой машине и многозабойной системе. (Тихо в лицо Фурегову.) Эх, плохо я учил тебя, Николай Порфирьев.
Б е з у г л ы й. Разобраться мы, конечно, разберемся, но все-таки товарищ Буторин… Ведь вы же, я слышал, в партию вступаете…
И л ь я. Да, вступаю, чтобы… ломать старье. И вы меня не остановите.
З а н а в е с.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Кабинет парткома. Вечер. Прошло шесть дней после аварии на Северной.
Е ф и м у ш к и н (
