В нескольких кварталах от дворца Хофбург около полуночи 23 сентября поселился главный эмиссар Франции князь Шарль Морис де Талейран, преодолев шестьсот миль всего за семь дней. Его карета остановилась возле величественного и стильного дворца Кауница на Иоганнесгассе, 1029 недалеко от собора Святого Стефана и шумной улицы Кёртнерштрассе. Здесь будет располагаться штаб-квартира французской миссии на Венском конгрессе.
Несмотря на удобное местоположение, великолепную парадную лестницу из белого известняка, переполненные винные погреба, дворец не произвел должного впечатления на французов. Ему явно не хватало чистоты и порядка. Французы, сотрудники аппарата, приехавшие в Вену за неделю, были в шоке. Мебель в гостиных все еще покрывали белые простыни, портреты на стенах были завешаны темными полотнами, красные камчатые портьеры изрядно полиняли, хрустальные люстры, завернутые в мешки, нуждались в полировке, матрасы изъела моль. Во дворце не было ни одной приличной комнаты.
Особняк назван именем Кауница, разносторонне одаренного австрийского дипломата XVIII века, сыгравшего главную роль в «дипломатической революции» 1756 года, впервые за многие столетия примирившей двух заклятых врагов — Австрию и Францию. Талейрану импонировало то, что он будет работать в доме, где жил человек, совершивший изумительный прорыв в австро-французских отношениях, и посланник Парижа сам собирался творить чудеса на Венском конгрессе. Однако он осознавал всю сложность своей миссии.
«Мне скорее всего уготована роль мальчика для битья», — говорил Талейран. Действительно, он представлял страну, которая развязала и проиграла войну, принесшую Европе неисчислимые беды, и многие, естественно, винили в этом Францию. И все же, несмотря на опасения, Талейран наилучшим образом подходил для «уникально тяжелой», по его словам, дипломатической экспедиции. Он обладал разнообразными талантами, связями, харизмой, известностью и ситуативным чутьем, отшлифованным в контактах практически со всеми ведущими государственными деятелями наполеоновской эпохи. И в обществе, и в дипломатии он был живой легендой.
Невысокого роста, пять футов восемь дюймов, шестидесятилетний Талейран всегда ходил в напудренном парике, скрывавшем вьющиеся светло-каштановые волосы. У него было тонкое, бледное и, хотя он и перенес в детстве заболевание оспой, гладкое лицо, нос слегка вздернут, лоб высокий, брови густые, а голубые глаза обычно полузакрыты, словно от скуки, на губах — извечно пренебрежительная ухмылка. Его лицо напоминало гипсовую маску, на которой не было никакого движения. О нем говорили: «Пни его сзади хоть двадцать раз, на его лице не дрогнет ни один мускул».
