Ты или убьешь, или умрешь. Жестокий и страшный закон, хуже которого ничего нет под вечным небесным сводом. Человек слишком уж сильно хочет жить. И с легкостью отнимает чужие жизни, чтобы только жить самому. Подобно самым кровожадным хищникам, тем, которых гонят их же собственные сородичи и которые убивают не только для еды, но и для удовольствия.
Убивай или умирай, Ниакрис. Вот именно этот поури ничего тебе не сделал, он всего-навсего подвернулся тебе под руку; и вот оказалось, что этот огромный мир слишком тесен для вас двоих, и вы уже сражаетесь насмерть, и ваш поединок будет вестись не по правилам благородного боя, о, отнюдь нет; вы будете норовить ударить в спину и добить упавшего. Ты превратишься в такого же зверя, что и этот несчастный поури из проклятого, невесть как живущего и выживающего, всем ненавистного племени.
И внезапно меч в руке стал легким-легким, невесомым, словно прутик; и сталь рванулась навстречу крутящемуся шару, столкнулась с ним, высекая искры; кистень отбросило в сторону, а меч Ниакрис, завершая гибельную дугу замаха, рассек уродливую голову поури и застрял в плотной грудине, развалив тело карлика чуть ли не пополам.
Поури не успел даже крикнуть. Просто упал под ноги Ниакрис, подобно колоде.
Она замерла, хрипло и тяжело дыша. С нее ручьями лил пот, она его не замечала. Окровавленный меч выпал из бессильно разжавшейся ладони.
Она взяла свою первую жизнь. Она пойдет дальше отмеренным ей путем, а этого поури сожрут черви. Она победила, а он проиграл — и все остальное значения уже не имеет.
Ниакрис еще сумела унести с собой найденные в палатке припасы — пресный и черствый хлеб, точнее, просто лепешка из грубой муки да горшок с кашей. Рвать ее начало позднее, когда она почти уже добралась до «своего» полога.
— Ну что, явилась? — поури открыл глаза, словно и не он только что храпел во всю мощь. — Принесла? Ага, вижу, принесла. Славно, девочка. Далеко пойдешь. Убила, и не поморщилась. Еще даже и не проголодавшись как следует. Интересно, и чем же вы, люди, так от нас, поури, отличаетесь?..
Девочка ничего не ответила. Вопрос был явно риторическим.
* * *
После этого она уже добывала еду без всяких колебаний. В их палатке не переводились ни хлеб, ни крупа, ни горьковатое масло, что поури давили из семян дичка-подсолнуха. На нее уже смотрели с уважением и опаской. С поури они занимались каждый день — и вскоре ученица уже ни в чем не уступала учителю. Не за счет, конечно же, телесной силы или особенного боевого умения — ни то ни другое не выработать за считаные месяцы.
