Что-то слегка сверкнуло, слегка полыхнуло — мрак вокруг набегающего вампира сгустился плотным щитом, алый плащ обернулся вокруг тела, словно латы, — жалкое подобие молнии бессильно ушло в землю, не причинив никакого вреда.
Только ему, наблюдавшему всю сцену со стороны, пришлось посильнее сжать зубы, чтобы не застонать от боли, — противник оказался отнюдь не слабаком, и, чтобы заставить его выглядеть таковым, пришлось пустить в ход едва ли не все, на что он был способен.
Вампир захохотал — замогильным жутким смехом, именно так, как и положено хохотать упырю из сказок, неизменно побеждаемому добрым чародеем, в последний миг приходящим на выручку беспомощной жертве.
Вот только они, увы, находились отнюдь не в сказочном мире.
Вампир взмахнул сухощавой рукой; мелькнули длинные когти, и посох полетел в одну сторону, а пожилой волшебник — в другую. Вновь захохотав, упырь склонился над так и севшей на землю девушкой.
Пора было вступать в игру.
Сбитый наземь чародей между тем с неожиданной для него резвостью сумел вскочить на ноги, бросился на вампира сбоку, мелькнул короткий взблеск серебряного клинка, распоровшего алый плащ и скользнувшего по ребрам кровососа.
Создатель всего этого плана едва устоял, принимая на себя внезапную вспышку нестерпимой режущей боли. Да, если такое ощущают вампиры, когда их касается серебро, изначально зачарованный против них металл, — им не позавидуешь.
Но сейчас другой заслонил упыря своей силой, и оставленная магическим оружием рана оказалась самой обычной, даже серой крови вытекло совсем немного — плащ мгновенно прилип к телу, останавливая ее истечение.
Вампир отшвырнул от себя старого чародея, однако тот успел ударить вторично. Упырь вновь не сумел защититься — оно и понятно, заклятие изменило его облик, но не смогло даровать истинного умения высших, настоящих вампиров.
Сознание прояснялось, боль отступала. Все-таки он не был вампиром, хотя сейчас ему приходилось играть его роль. План явно начинал трещать по швам, следовало торопиться.
Он возник перед насмерть испуганной девушкой, точно демон из преисподней. Вокруг него вилось и плясало пламя, рука заносила над головой кривую саблю, выкованную из сгустков черного огня, глаза метали молнии. Это была сама смерть, это было нечто хуже смерти, страшнее даже упыря-кровососа, страшнее всего, что она только могла себе представить, — а ведь ничто не страшит сильнее непредставимого. Страх силен и могущественен, пока это скрип половиц за нашей спиной, отблеск лунного луча в запыленном зеркале, движение тени, схваченное уголком нашего глаза; если же ты нашел в себе силы повернуться к ужасу лицом — он потеряет половину своей мощи.
