Когда я говорю, что доктор Уэст хотел участвовать в боевых действиях, то это вовсе не означает, что он был особенно воинственный или заботился о спасении цивилизации. Он напоминал хорошо организованную интеллектуальную машину - этот холодный как лед, рассудочный худощавый голубоглазый блондин в очках. Я подозреваю, что втайне он презирал мой пробудившийся энтузиазм и бравые порывы. В охваченной войной Фландрии у него были свои собственные интересы. Чтобы добиться желаемого, ему необходимо было стать военным. А привлекало его здесь не больше, же меньше, как скопище убитых людей с ампутированными органами. Уэсту нужны были "свежие" трупы, тела, не тронутые тлением. Привилегированная клиентура, создавшая ему авторитет за время его работы в Болтоне, ничего не ведала о его тайных занятиях, но мне-то все было известно лучше, чем кому бы то ни было, ведь я был его лучшим другом и ассистентом со времени нашей учебы. Именно в то время Уэст проводил свои ужасные опыты, сначала на животных, а затем на человеческих трупах. Он впрыскивал специальный раствор в вены рук трупа, и тот, если был, конечно, не очень подвержен тлению, реагировал на это странным образом. Подобрать необходимый состав смеси было нелегким делом, так как каждому виду организма требовался специально адаптированный возбудитель. Ужас охватывал его при мысли о возможных неудачах, порождавших чудовищных монстров, в случае применения некорректно составленного раствора или недостаточной "свежести" подопытных экземпляров. Некоторая часть "продукции" его неудачных опытов была жива - одно существо содержалось в клетке, а другие исчезли. Я знал, что под внешней невозмутимостью Уэста скрывался страх, охватывавший его при мысли о предположительно невозможном, но все же не исключенном их появлении.
Вскоре Уэст открыл, что первейшим условием успеха являлась абсолютная "свежесть" опытного материала. Именно поэтому он прибег к ужасающим и противоестественным средствам - к краже трупов. В университете и в первые годы нашей профессиональной работы в Болтоне, небольшом индустриальном городке, я испытывал по отношению к нему некоторое восхищение, но по мере того, как его методы становились все более дерзкими, меня стал преследовать навязчивый страх. Мне не нравилось, как Уэст смотрел на здоровых людей.
Однажды в лаборатории, в погребе, произошло кошмарное событие: мой друг убил "образец", с которым раньше работал. Впервые ему удалось возродить в трупе рациональное мышление, и этот успех ожесточил его. Я не осмеливался заговорить с ним о его методах последующие пять лет. Только страх заставлял меня оставаться подле него, я видел сцены, описать которые просто невозможно. Мало-помалу я стал думать, что сам Уэст еще более ужасен, чем то, чем он занимался. Однажды я пришел к открытию, что бывшее у него когда-то научное стремление продлить жизнь понемногу переросло в мрачное любопытство. Мне стало казаться, что он получает тайное наслаждение, экспериментируя с трупами. Меня пугал его интерес ко всему аморальному, извращенному, нездоровому: его занимали мерзости, при виде которых нормальный человек умер бы от отвращения. За его интеллектуальной внешностью скрывался дегенерировавший Бодлер. Он не ошибался, рискуя, и убивал невозмутимо. Я думаю, что своего предела Уэст достиг в тот миг, когда ему удалось воскресить сознательную жизнь. Он пытался проникнуть в новые, еще не разработанные области науки: проводил опыты по оживлению частей тела. У него были невероятные идеи относительно того, что клетки организма и нервные ткани независимы от естественной физиологической системы. Он добился некоторых предварительных результатов в виде искусственно вскормленной ткани, полученной из высиженных яиц тропического пресмыкающегося. Ему не терпелось вынести на всеобщее обсуждение две биологические проблемы:
