— К Ермилычу, поди чай, — сообразила она и живо слезла в дерева, чтобы выйти навстречу посетителю.
Она не ошиблась: странник, оказавшийся при ближайшем рассмотрении совсем еще юным малым, с нежным и безбородым, как у девки, лицом, был послан к ее жильцу Божьему человеку Ермилычу, из Москвы, с письмами и новостями. Шел он и ехал, как Бог пошлет. И, спасибо добрым людям, меньше чем в две недели совершил свой долгий путь: кто подвозил встретившегося странника на фуре, кто в бричке на волах, а за двести верст отсюда ему посчастливилось добыть местечко на козлах богатой барской кареты, едущей почти порожняком за какой-то паненкой за Киев.
— Войди, войди, паренек, в хату. Сейчас за Ермилычем пошлем, вот только детки мои из леса вернутся. Он в монастырь пошел. Каковы вести ты ему из России принес? — спросила Демьяновна, вводя гостя в чисто прибранную хату, пропитанную острым ароматом сушившихся трав, повешенных в таком множестве на сволоке, что нельзя было разобрать вырезанную на нем надпись.
Посланец, перекрестившись перед образами, снял с себя котомку, положил ее в уголок за печкой, распоясался и, опустившись на место, указанное ему хозяйкой на лавке перед столом, накрытым белой, как снег, и местами заштопанной скатертью из грубого домашнего холста, богато расшитой разноцветным узором, степенно вымолвил:
— Императрица Екатерина Алексеевна скончалась.
Демьяновна вплеснула руками.
— Да неужто ж? — вскричала она. — Ну, ты тут посиди да пожди меня, а я пошлю за Ермилычем… Такую ты принес новость, что, чем скорее он про нее узнает, тем лучше будет… На беду, детки-то мои загуляли в лесу…
— Оксанка! Оксанка! — закричала она, выбегая на крыльцо. — Беги, моя золотая, в лес, скажи моим деткам, чтоб скорее который-нибудь из них бежал в монастырь за Ермилычем…
— Ермилыч с писарем у Филиппенка калякает. Писарь-то пришел к Филиппенку за горилкой…
— Вот и ладно! Я сама за ним сбегаю, а ты скажи мамке, чтоб шла сюда мне подсоблять обед для гостя готовить… Завтра вам все отработаю, а уж сегодня недосуг, не прогневайтесь.
Последние слова она прокричала уже с тропинки, на которую так поспешно выбежала, что не прошло и пяти минут, как все местечко знало о смерти императрицы, и Ермилыч почти бегом бежал по узким тропинкам промеж изгородей, с утопавшими за ними в зелени и в цветах беленькими низенькими хатками, к хате Розумихи.
Сама же она, передав ему услышанную новость, оставила его на пути, чтоб бежать за провизией на обед гостю. В хате, кроме полкраюхи хлеба, ничего не осталось: все детки подъели перед тем, как идти в лес. Приходилось побираться у соседей: у кого яиц выпросить, у кого мучки, у кого маслица за грибы и за хворост, который принесут дети, да в счет за работу, которую она справит соседям, как только немножко управится. В долгу Демьяновна не останется, это все в округе знали, и нигде ей отказа не было. А пока она бегала за провизией и, вернувшись домой, топила печку, ставила борщ да месила галушки с помощью прибежавшей соседки, Оксанкиной матери, Ермилыч беседовал с посланцем, оказавшимся послушником монастыря преподобного Саввы, близким его знакомцем и отчасти учеником.
