Вполне верить этим слухам нельзя было, тем не менее всем было страшно, особенно мужьям и отцам хорошеньких женщин, скрыть которых от победителей, опьяненных вином и кровью, было много труднее, чем спрятать баулы с драгоценными вещами.
В одном из лучших домов местечка, у окна с запертым ставнем, стоял молодой шляхтич Стишинский с женой своей Зосей, и оба выглядывали на улицу через проделанные отверстия в ставне на мелькавшие взад и вперед в белесоватом сумраке летней ночи растрепанные фигуры в длинных лапсердаках, с развевающимися фалдами и с мотавшимися по ветру пейсами.
Стишинские слыли в здешней местности за людей состоятельных. Он воспитывался в доме одного русского боярина в Киевском воеводстве, ходил в поход против татар и женился на хорошенькой воспитаннице соседней помещицы, принесшей ему кроме хорошенького личика и богатого приданого тряпками и дорогими украшениями протекцию довольно влиятельной родни в Варшаве, покровительством которой он рассчитывал воспользоваться в случае, если б ему не удалось поступить на службу в России, куда его тянуло несравненно больше, чем в Польшу, где у него было меньше друзей, чем между русскими, с которыми он сблизился особенно коротко во время похода. А пока он поселился с женой и с трехлетней своей дочкой в Любишках и занимался хозяйством на хуторке, доставшемся ему здесь по наследству от матери-польки, когда не прекращавшаяся при царе Петре война загорелась по всей Литве, Польше и Украине, с переменным для завоевателя счастьем, волнуя и разоряя страну и держа в непрестанном трепете и волнении население не только тех местностей, где происходили кровопролитные сражения, но и всех прилегающих к ним земель.
До сих пор судьба щадила Любишки, но в последнее время слухи о приближающихся к этому местечку войсках и о стычках, происходивших все ближе и ближе, становились настойчивее, и, наконец, сомневаться в том, что и это местечко подвергнется одинаковой участи со множеством других, стало уж невозможно: каждую минуту можно было ждать неприятельского нашествия.
Разумеется, первой мыслью Стишинских было искать убежища на своем хуторе, до которого от Любишек было верст двадцать пять, но ехать туда наобум было опасно, и накануне той ночи, с которой начинается этот рассказ, они послали туда на разведку знакомого фактора Яцека, обещавшего непременно вернуться назад не позже ночи, и в ожидании которого они не решались пуститься в путь. Но он не являлся, а вместо него показались на улице тонкие и юркие фигуры монахов из соседнего католического монастыря, и появление этих черных зловещих «птиц» наполнило ужасом сердце Стишинского.
