Прогулка в Тригорское | страница 25



«Вот, Зина, вам совет — играйте!» — писал Пушкин в это время в альбом одной из них:[111]

Из роз веселых заплетайте
Себе торжественный венец —
И впредь у нас не разрывайте
Ни мадригалов, ни сердец[112].

Это та самая Зина, белые ручки которой приготовляли для дорогих гостей:

…Сей напиток благородный,
Слиянье рому и вина,
Без примеси воды негодной,
В Тригорском жаждою свободной
Открытый в наши времена…

Стихи импровизировались, стихи же и записывались гостями Тригорского — в альбом его обитательниц… К одной из них- Александре Ивановне Осиповой было написано (еще в 1824 году) Пушкиным «Признание»:

Я вас люблю, хоть я бешусь, и проч.

Но альбомы, куда вписывались все эти стихотворения, мы пересмотрим после… Теперь же поговорим о Михайловском, где — по словам Языкова:

…не сражен суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священно действовал при алтаре Камены…

Вот что рассказывали о сельце Михайловском Мария Ивановна и другие лица.

Домик в Михайловском известен многим; с него были деланы рисунки… В домике этом жил и умер в 1806 г. дед Пушкина Осип Абрамович Ганнибал. Вся мебель, какая и была в этом домике при Пушкине, вся была ганнибаловская, Пушкин себе нового ничего не заводил… Самый домик и тогда уже в 1824-26 гг. был довольно стар:

Наша ветхая лачужка
И печальна и темна…

совершенно справедливо говорил Пушкин в одном своем стихотворении. Мебели, как я сказал, было не много и вся-то старенькая; после смерти Пушкина, когда перестала сюда ездить и жена его, Михайловская мебель разошлась по разным рукам; бывшие на селе люди пораспродали ее или подарили различным почитателям Пушкина… Многим приятно было иметь какую-нибудь вещь на память о поэте…

По этому поводу не могу не вспомнить следующего бывшего со мной случая. В начале лета 1856 года, в бытность свою в Москве, я отправился посмотреть квартиру, где умер Гоголь. Это на Никитском бульваре, в доме Талызина, в большой квартире гр. Т. Дом оказался пуст, гр. Т. уехал на дачу или в деревню, меня встретил какой-то лакей, вовсе не удивившийся моему желанию посмотреть «покои Николая Васильевича». Покои эти состоят (если только не изменяет мне память) из одной комнаты, вход в которую идет направо из швейцарской. В углу висел образ, по уверению моего чичероне, — тот самый, пред которым Гоголь в последнее время своей жизни — целые часы просиживал в тихом забытьи. «Бывало до того забудутся, — либо в писание священное засмотрятся, что индо испугаются, когда бывало войдешь к ним в комнату; бывало всегда постучишься в дверь, — потому коли войти не постучавшись, так Н.В. очень уж испугаются, — и зачнут бывало тереть себе лоб, пока очухаются…»