— Этих укционов нет хуже! — ворчал он, собирая инструмент и тщательно укладывая его в приготовленную рогожу. — Завсегда такой дряни накупишь, что опосля не знаешь, куда и деваться с нею.
Точно так же жаловались и остальные покупщики. Только один Фиолетов, купивший винтовку за три рубля, не мог скрыть по молодости лет своего восторга.
— Вот это так штука! — кричал он, любуясь винтовкой. — Уж так-то бьет, что только удивляться надо. — И, обратись к стоявшему поодаль Огородникову, прибавил: — Помнишь, Иван Игнатьевич, как ты в те поры, на Шуваловской-то степи, дрофу смахнул!.. Сажен в двести, никак… И хоть бы ногой дрыгнула… Так прямо в голову и залепил!..
Но Огородников хоть бы слово сказал!.. Когда все проданное было растащено, а мельница свезена и поставлена на выгоне неподалеку от церкви, Огородников словно подломился и рухнулся в постель. Сперва его знобить стало, дня два все знобило, а потом сделался такой жар, что он весь как бы огнем горел. Жена перепугалась и бросилась к фельдшеру. Фельдшер все расспрашивал Прасковью, «не обожрался ли Огородников своими репьями»; спрашивал о том же самого Огородникова, но так как последний оказался в беспамятстве и все бредил про свое масло, то фельдшер словно уверился в своем предположении и дал больному рвотного. Рвало Огородникова дня два, а когда перестало рвать и фельдшер убедился, что никаких репьев в желудке не было, он обложил его горчишниками, а потом перестал ходить. Прасковья подождала его дня два, а на третий опять побежала к фельдшеру и стала просить, чтобы он дал больному еще какого-нибудь «снадобья». Но фельдшер отказался.
— Его, матушка, лечить нельзя, — объявил он решительно, — кабы он в своем разуме был, другое дело! А то он без памяти и какая в нем болезнь сидит, никак невозможно узнать.
Прасковья бросилась к доктору в город… Но доктор даже рассердился на нее.
— Ах, голубушка! — вскрикнул он. — Мало ли по деревням мужиков больных валяется!.. Невозможно же к каждому из них ездить!.. К фельдшеру, голубушка, ступай, к фельдшеру… Ему там сподручнее… а мне невозможно…
Целый месяц Огородников пролежал в беспамятстве и только изредка приходил в себя, и то на самое короткое время. В бреду он все говорил про какого-то темного человека… А то вдруг вспоминал о Кавказе, Кахетии, каких-то виноградниках… И тогда глаза его словно прояснялись, губы его складывались в счастливую улыбку, и он принимался восхищаться этими виноградниками. Бывало, Прасковья подаст ему воды напиться, а он пьет эту воду и смакует, приговаривая:
