— А ты, любезный другъ, горячился непремѣнный, — кажется помѣшался на арестахъ.
— А что? хладнокровно спросилъ судья.
— Да какъ же! И Анфису Ивановну хотѣлъ подъ арестъ, и Знаменскаго туда же…
— Вѣдь нельзя же…
— Да не видишь развѣ, человѣкъ больной, нервный… Ну жалко что я не зналъ о разборѣ этого дѣла… Я бы явился въ твою камеру защитникомъ Знаменскаго.
— И все то же было бы.
— Нѣтъ, постой, любезный другъ… Я вѣдь читалъ статьи про морскихъ чудовищъ! Такъ ты мнѣ вотъ и скажи теперь. Отчего же всѣхъ этихъ миссіонеровъ Гансовъ Егедовъ, епископовъ Понтопидаговъ, всѣхъ этихъ ученыхъ и этихъ разныхъ капитановъ Древаровъ, которые чортъ ихъ знаетъ чего только не писали въ газетахъ про морскихъ чудовищъ…. этихъ подъ арестъ не сажаютъ, а Знаменскаго потому что онъ семинаристъ, его сажаютъ!
— Тѣ писали правду, замѣтилъ судья.
— Нѣтъ врешь! Смитъ доказалъ, понимаешь ли, доказалъ, что все это вздоръ и что всѣ эти морскія чудовища не что иное какъ водяныя поросли громадныхъ размѣровъ… Вотъ ты бы имъ и послалъ повѣстку, да ихъ-то бы въ арестантскую и засадилъ.
— Они не въ моемъ участкѣ, проговорилъ серіозно мировой судья, а этимъ невозмутимымъ хладнокровіемъ еще болѣе разсердилъ непремѣннаго члена.
— А еслибъ она были въ твоемъ участкѣ?
— Тогда и ихъ бы засадилъ.
Непремѣнный членъ разсердился окончательно.
Въ тотъ же вечеръ Иванъ Максимовичъ былъ въ лавкѣ Соколова, предъ которымъ стоялъ съ прищуренными своими глазками и говорилъ:
— Однако учителя-то у насъ съ овцу! Одинъ насчетъ крокодильныхъ дѣловъ, другой насчетъ ухорскаго… Этакъ чего добраго и внуки-то наши грамотной коммиссіи не познаютъ. Вотъ гдѣ грѣха-то куча!
Иванъ Максимовичъ покачалъ головой…
1879
