— Маловато, поштенный, — говорят крестьяне.
— Говорите спасибо, что я за вас подати уплатил, — отвечает Внучкин.
— Так теперь нам сколь следует получать-то?
— А кто нанялся по восьми, тот шесть будет получать.
— Уж лучше бы, ребята, уж не подряжаться.
— Теперь уж поздно, братцы. Мы вас не обидим, — говорит Внучкин.
— Это так. Житье там, сказывают, — все реки, вода, да трудно.
— А лучше на печке лежать?
А Внучкин от каждого крестьянина нажил по рублю серебром — таким образом: в условиях, заключенных с крестьянами, было сказано, что за них внесены подати и недоимки. Подать действительно была вся внесена за полгода, а недоимки — по нескольку копеек. Тут, конечно, нажились и писаря и старосты.
Крестьяне этого не знали, потому что деньги на приход писаря обещались записать после; им выдали только квитанции в получении денег за подати, а условия оставлялись всегда в главной конторе пароходства.
Приехал Внучкин в Покровское село. Почти из каждого окна смотрели, как он ехал; попадавшиеся навстречу ему люди не узнавали его, останавливались, а узнав, замечали: эк его расперло; гли, рожа-то!
Жена его расплакалась от радости; глядя на нее, и дети стали кукситься, но с удивлением смотрели на родителя.
— Ну, чего ты ревешь, дура! Ставь самовар; делай пельмени, топи баню.
— Ох, голубчик, погоди! ведь чуть не три года, как не видались. И какой это ты, право: и письма, что есть, не хочет написать и денег не посылает.
— Где бы я взял их?
— Да вот ты, поди, не одну сотню нажил по наймам-то, — нет, чтобы жене ситцу привезти: у ребятишек вон все рубашонки обносились… Уж я вся об тебе изныла.
— Ну, ну. Делай, что говорят.
На другой день пришли с визитами — голова, писарь, священник, становой. Каждый имел какую-нибудь цель, но Внучкин держал себя важно, говорил нехотя, свысока — и вытолкал их, сказав каждому: извините, я в баню иду, а завтра еду.
Крестьяне и жены их то и дело приходили к Внучкину из любопытства, посмотреть, как переменился Внучкин. Они теперь забыли всю неприязнь к Внучкину, потому что теперешний писать был хуже Внучкина. Они, по простоте своей, хотели высказать ему все свое горе и попросить его, не поможет ли он им чем-нибудь. Но они ошиблись.
— Здорово, Василий Сидорыч. Как те бог милует? — говорили они, входя в избу Внучкина.
— Здоров, здоров!.. Что надо?
— Да я так… Ишь ты какой ноне стал…
— Ну, мне, братцы, некогда с вами калякать.
— Конечно… Где уж: ты и прежде… А скоро опять будешь?
