— Мальчик! — окликнул я мальчугана, но он, поглядев на меня, еще пуще стал тормошить собаку; та наконец укусила ему руку, убежала, а мальчик заплакал и пошел на крыльцо.
Я подошел к одной телеге: в ней лежит железное ведро, веревка, зипун. В другой телеге спит на животе мужчина, в синей изгребной рубахе, в плисовых шароварах, босиком.
— Чево тебе? — вдруг услыхал я женский голос. Я обернулся. Из окна дома, направо от ворот, глядела на меня старушка. Я подошел к окну. Она хотя и выглядывала старушкой, но казалась бодрой, и в голосе ее не слышалось ничего болезненного.
— Ково тебе? — спросила она меня снова.
— Тетушка, здесь какие ямщики?
— На што тебе?
— Мне в Пермь хотелось бы нанять.
— Здесь таких нет: здесь с кладью поедут в Пермь.
— Завтра, надо быть.
— А берут они ездоков?
— Заходи ужо. Теперь спят, — и она заперла окно. Вечером, часов в семь, я пришел опять на этот постоялый двор. Шесть ямщиков, в синих изгребных и голубых ситцевых рубахах, в шляпах наподобие горшков и в фуражках, мужчины здоровые, краснощекие, собравшись в кучу, о чем-то толковали. При моем входе они, разговаривая, стали смотреть на меня. Я подошел к ним, снял фуражку, двое тоже сняли; говорить перестали.
— Вы не в Пермь ли?
— В Пермь, а што?
— Да мне тоже бы туда надо.
— Мы не примам нони, потому с кладью.
— Да я ничего…
— А ты, видно, из духовных?.. Ишь, нони стекла проявили на носу носить. Это от моды, што ли? — спрашивал один.
— Так ты говоришь — в Пермь?.. А што у те много клади? — спросил другой ямщик, с плутоватыми глазами, привлекательным лицом, с курчавыми волосами, небольшой черной бородкой, человек лет под сорок.
— У меня только узелок.
Ямщик оглядел меня с ног до головы и вступил в разговор с товарищами.
— Нет, пятнадцать, ребята, дорогонько… Кабы десять.
— То-то. Уж рядился-рядился…
— Разе мне сходить, а?
— Как хошь. Ну, а ты, Верещагин, што? Ради…
— Не знаю… — сказал тот ямщик, который спрашивал меня о вещах, и почесал голову обеими руками, положив шляпу в телегу.
— Ну, а ты сколько бы дал? — спросил меня другой ямщик.
— Как вы? Я думаю, придется пешком идти больше.
— Это обыкновенно: устанешь — присядешь; ну, и заснуть можно.
— Так сколько бы вы взяли?
— Да мы што! вон его проси… Верещагин, ряди…
Верещагин отошел от ямщиков, пошел медленно к воротам, почесывая голову и спину, что-то шептал, смотря в пол. Я шел за ним.
— Так как, дядя?
— Да пять рублей бы? — спросил он меня негромко и хитро посмотрел на меня.
