Проехали Билимбаевскую контору вольной почты, битком набитую проезжающими, проехали постоялые дворы, битком набитые телегами и ямщиками. Жизнь кипит в заводе; по случаю праздника, ильина дня, народ идет в церковь, много едет во дворы домов телег с мужчинами и женщинами, с литовками, граблями и травой. Завод по тракту очень чистенький, но чем дальше вовнутрь, тем он больше походит на большое село. И здесь, по тракту, в двух местах ребята стараются закинуть на телеграфные проволки клочок рогожки с камешком, бечевочку.
Опять лес, но лес редкий. Мы ехали не по тракту.
— Отчего мы не по тракту едем? — спросил я Верещагина.
— Через Чусовую бродом поедем. Крюк большой, да што делать. Там, на пароме-то, деньги берут, да и до вечера прождешь, потому господ больше нашева уважают, хочь и даром перевозят.
— А перевощикам, поди, убыток?
— Дурак разе какой на пароме поедет теперь…
— Ну, а несчастных случаев не было?
— Был раз: с чаем воз утонул, так давно, не туда поехал, ночью.
Около деревни Коноваловой мы перешли через Чусовую — грозу в весеннее время для дорог. Здесь она имеет ширины сажен тридцать, а, судя по песчаным берегам, весной она имеет глубины сажени на полторы; теперь же она хотя и разливается по всему дну реки, но имеет глубины в этом месте полторы четверти. За деревней я увидал вдруг около нашего обоза двух женщин и одного мужчину. Женщины были одеты в пальто: на головах у них платки, в руках палки; мужчина шел в халате, в фуражке, за плечами у него болтается мешочек, в руках палка, а лицо его избито.
— Это что за люди? — спросил я Верещагина.
— А тоже, как ты, едут: две-то — богомолки, а тот-то — не знаю кто. Все ж перепадет им.
Четыре ямщика спали на возах, двое шли, остальные сидели на передках телег. Я пошел около женщин; их узлы лежали в телегах.
— И што я тебе скажу, Офросинья Ивановна, — так-таки и зарезала. А как зарезала, целая история, я те скажу. Вишь, отец-то — прикащик, ну, знамо, первый богатей. А она и влюбись, и в кого?
— Мать пресвятая богородица!
— В ково бы ты думала?.. Это, матушка, загадка…
— В управляющего?
— И! куда хватила… — Потом она увидела меня и спросила:
— Вы, господин, из духовенства?
— Да.
— Из каких местов уроженец?
— Екатеринбургского уезда.
— Фамилия?
— Федоров, Петр Митриев.
— Знаю, знаю. Ваш батюшко не служил ли в Сысертском заводе?
— Служил.
— Ну, а вы меня не узнали?
— Нет.
— Ведь я крестная мать ваша…
— Что вы? как это?
— Да, я жена… — И она назвала мастера, фамилию которого я позабыл. — Я вас восприимала, когда гостила у вашего батюшки…
