— Да ведь ты не один останешься в конторе… Чиновник ещё дежурный… — уговаривали его.
— Он далеко, да и спать, поди, завалится…
Наконец, над ним сжалился один из сторожей и за двугривенный согласился ночевать.
Все разошлись.
В своей чистенькой, уютной комнатке Гуманицкий неудержимо, громко рыдал. Перед ним стояла наполовину опорожнённая бутылка коньяку. Мать, глядя на него, тоже плакала и сокрушённо покачивала головой.
1903
