— У меня; вот он.
— Слушаю-с; пойду купе вам заготовлять.
— Тут уж указано которое! — крикнул ему вслед Хмуров. — Малое отделение первого класса.
— Я пока что ваши вещи там разложу.
— Ну и отлично!
Пузырев смотрел несколько завистливыми глазами на товарища, но в то же время делал вид, будто презирает все это.
— Ты без шика не можешь обойтись! — сказал-таки он ему, не утерпев.
Но Хмуров на это ничего не ответил, а только улыбнулся.
Времени оказалось мало, а приятелям надо было перемолвиться о деле.
— Ты все уладил? — спросил Пузырев.
— Да, все, а ты?
— Тоже.
— Был у тебя доктор?
— Был доктор вместе с инспектором общества «Урбэн», — пояснил Илья Максимович. — Я подвергся самому строгому, самому тщательному осмотру, и, невзирая на еще раз повторенное мною замечание, что у меня в груди какая-то страшная и щемящая боль, их врач меня признал безусловно годным к страхованию.
— Чудак ты эдакий! — наивно воскликнул Хмуров. — Если бы они страховали одних здоровых, то никакой доблести за ними бы не было.
— Чепуху ты говоришь, а нам времени немного.
— Да, пора отправляться к вагону, — согласился Иван Александрович. — Пойдем-ка!..
— Где ты в Варшаве намерен остановиться?
— В «Европейской».
— Прекрасно, так я и буду знать. А я завтра еще побываю на Лубянке, ибо не знаю, когда полис получу.
— Пожалуй, из-за этого еще будет задержка!.. — усомнился Хмуров.
— Пустяки! Обо мне не беспокойся: я свои дела все справлю, а вот ты не сядь там в Варшаве на мели. У тебя страсть везде тону задавать.
— Ну, прощай. Сейчас третий звонок, — перебил Хмуров скучные нравоучения приятеля. — Пиши же обо всем.
— Конечно, и вот еще что! — вспомнил вдруг Пузырев. — Писать я буду двух родов письма: одни, так сказать, показные, а другие для тебя лично, то есть с подробным изложением наших дел.
— Прекрасно. Вот звонят! Обнимемся. Прощай.
— То есть до свиданья!
— Ну, еще бы!
Хмуров щедро расплатился с рассыльным из номеров, еще раз махнул рукою приятелю-компаньону, и через полминуты поезд тронулся.
Тогда Пузырев вздохнул с более облегченным сердцем. Огромная забота свалилась у него с плеч. Он считал прямо-таки необходимым порвать существовавшие между Хмуровым и Мирковой отношения. Он знал, что, пока Иван Александрович будет находиться при ней, полезным для его дела ему не быть, и, как крайне зачерствелый эгоист, Илья Максимович смотрел на все в жизни только с точки зрения своей личной выгоды.
Он возвращался к себе домой со Смоленского вокзала, чувствуя себя победителем в трудной задаче и улыбаясь силе своих мыслительных способностей. Ему, в качестве человека бездушного, было даже весело представлять себе картину того горя и тех слез, которые будут вызваны в доме Зинаиды Николаевны известием о внезапном выезде из Москвы Хмурова.
