Что касается Мирковой, так оно еще во сто раз лучше, если она до его времени была осторожна: не захочет же она себя компрометировать; и дело все обойдется, лишь бы время выиграть.
Он даже повеселел.
— А не выпить ли нам коньячку? — спросил он и на утвердительный кивок головою Огрызкова распорядился.
Приятели сидели за чашечками мокко и закурили по тонкой, ароматичной гаванне. Уже совершенно оправившийся Хмуров самоуверенно говорил:
— Со мною опасаться нечего! Если прекрасная Зинаида Николаевна осторожна, что женщине во всяком случае только может делать честь, то и я не вчера на свет родился, прекраснейшим образом знаю, чего я хочу, куда стремлюсь и как этого достигнуть.
Он потянул из своей сигары, помахал ею слегка и медленно около носа, а потом продолжал:
— Раз не секрет, что я стал бывать у Зинаиды Николаевны в доме, пусть не будет секретом и то, что у меня по отношению к ней самые честные намерения.
— К женщине еще красивой, да с двумя миллионами состояния, — улыбаясь, сказал Огрызков, — я полагаю, каждый охотно пойдет с честными намерениями.
— Ты меня не понял.
— А что же ты хотел сказать?
— Что я готов жениться на ней, что я и не думаю ограничиваться легким флиртом или банальным ухаживанием.
— А другие-то, ты полагаешь, не принесут ей и ее двум миллионам в жертву свою свободу? — спросил шутливо Сергей Сергеевич.
— Какое мне дело до других!
— Да, но им-то, пожалуй, будет дело до тебя!
— Ну, я соперничества не боюсь, — с презрительною усмешкою ответил на это Хмуров. — Лучшее доказательство моего первенства — это то, что я у нее принят, а на днях вы все узнаете еще кое-что другое.
— Желаю, желаю тебе от души! — совершенно искренне воскликнул Огрызков. — И если я тебя предупредил относительно осторожности, то, пожалуйста, не будь на меня в претензии.
Хмуров был готов ответить какою-то любезностью, но к нему подошел один из швейцаров и, склонившись, осторожно доложил:
— Вас, Иван Александрович, спрашивают барыня в карете.
Он слегка побледнел, но привычным движением руки с кольцами на мизинце расправил свои красивые усы и, извинившись перед Огрызковым, вышел.
На ходу швейцар ему доложил в виде пояснения:
— Оне вас просят совсем к ним выйти: пальто и шляпу извольте надеть-с.
Пришлось вернуться, еще раз извиниться, потребовать счет, но Огрызков предложил за все заплатить, с тем чтобы потом, при встрече, сосчитаться.
Странным казалось Хмурову, чтобы женщина, которая прослыла за особу тактичную, осторожную, могла бы приехать за ним в ресторан.
