М. М. Бахтин подчеркивал, что «только в поэзии язык раскрывает все свои возможности, ибо требования к нему здесь максимальные: все стороны его напряжены до крайности, доходят до своих последних пределов; поэзия как бы выжимает все соки из языка, и язык превосходит здесь себя самого» [Бахтин 1974]. В этом ярком, образном высказывании можно согласиться со всем, кроме первого слова — только. В языковой игре, как и в поэзии, язык также «доходит до своих крайних пределов», более того — постоянно выходит за эти пределы, посягает на их нерушимость, пытается их раздвинуть. «В смешном скрывается истина»,— сказал Бернард Шоу. Можно считать, что это не только истина о мире, но также истина о языке.
3. Т. В. Булыгина и А. Д. Шмелев предлагают отличать от языковой игры «наивный» языковой эксперимент, когда «говорящий сознательно производит аномальное высказывание с целью (вероятно, не всегда четко осознаваемой) привлечь внимание к нарушаемому правилу. Говорящий в таком случае как бы выступает в роли исследователя, стремящегося получить «отрицательный языковой материал» [Булыгина — Шмелев 1997: 448]. Мне это разделение представляется недостаточно оправданным: ведь языковая игра —это тоже сознательное манипулирование языком, построенное если не на аномальности, то по крайней мере на необычности использования языковых средств. Показательно, что сами авторы вынуждены признать: «Граница между «языковой игрой» и «наивным» экспериментом не всегда может быть легко проведена» [Булыгина — Шмелев 1997:450].
4. Что касается лингвистических комментариев, предлагаемых в данной книге, то они разочаруют, вероятно, всех читателей: не-лингвистам они покажутся слишком детальными и специальными, лингвистам — слишком беглыми и поверхностными. И это, видимо, неизбежно. Наш материал достаточно ограничен, он охватывает лишь одну (и достаточно периферийную) область функционирования языка. Предлагать на основе этого материала какие-то решения было бы легкомысленно, да это и невозможно: наш материал, будучи функционально ограниченным, чрезвычайно широк тематически, языковая игра охватывает все стороны языка, все языковые уровни. Полное описание затрагиваемых лингвистических вопросов (с указанием хотя бы основных существующих по этим вопросам точек зрения) вылилось бы в многотомную лингвистическую энциклопедию. Следует признать, что ссылки на существующую литературу носят достаточно случайный и субъективный характер. Весьма полезными для меня были исследования Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, Анны Вежбицкой, В. В. Виноградова, Е. А. Земской, Е. В. Падучевой, Т. В. Булыгиной и А Д. Шмелева, а также некоторые другие исследования последнего времени, в первую очередь исследования по семантике и прагматике языковых единиц, однако и они использованы в крайне ограниченном объеме. Субъективность проявляется и в степени детальности описания тех или иных языковых явлений: наряду с описаниями достаточно подробными немало описаний крайне беглых и поверхностных, а некоторые явления рассматриваются на уровне примеров, не снабженных даже краткими комментариями. Эта фрагментарность и «мозаичность» обусловлена в ряде случаев объективными причинами: имеются структурно важные языковые средства, которые, тем не менее, не подвергаются обыгрыванию или подвергаются ему чрезвычайно редко.
