Газ на ноль! Закрылки — полностью. Шасси! Высота — триста футов. По-русски это сто метров. Теперь Аулис смотрел только на датчик скорости. Стрелка ползла к нулю. Если она выйдет за пределы зеленой метки, то начнется сваливание. Крылья не станут больше держать самолет…
— Смотри, смотри! — крикнула Стюардесса, тыча пальцем в окно. — Белые птицы!
Какие еще птицы? Кругом мрак! Один сплошной мрак! Высотомер заканчивает свою работу, свою долгую беготню по кругу циферблата. Сейчас стрелка замрет в положении 0, и одновременно с этим прекратится существование самолета. Каждый датчик сейчас отмеряет остаток жизни. На всех стрелки дрожат около ноля.
— Открой!! — кричал за дверью Соотечественник. Он бил в дверь чем-то тяжелым. — Открой, не то дверь выломаю!
Испугал! Сейчас не только дверь выломается, сейчас фюзеляж сплющится и раскрошится, как докуренная сигара в пепельнице, сейчас крылья отвалятся, словно ушки замков под фомкой опытного взломщика, сейчас киль расщепится, сомнется, будто хвост воблы в зубах заядлого любителя пива.
— А-а-а-а! — закричал Аулис, испытывая те же ощущения, что и в Луна-парке, на аттракционе «Американские горки». Самолет едва удерживался в воздухе. Он заваливался то на один, то на другой бок, клевал носом, словно засыпал, лениво вскидывал его, и моторы при этом издавали низкое утробное рычание.
— Открой! — орал за дверью Соотечественник. — Они сошли с ума!
В тамбуре грохотало. Наверное, полицейские принялись выкидывать за борт все, что попадало им под руки.
— Я ничего не вижу!! — кричал Аулис. Высота пятьдесят футов, сорок футов, тридцать…
Под днищем раздался удар, от которого содрогнулся корпус. Что это? Это земля? Или шасси зацепило какое-то препятствие? Еще удар! Стюардесса накрыла голову руками и запищала: «Птицы! Птицы!» Из тамбура раздались вопли и ругательства. Аулис, глядя в темноту бешеными глазами, уже ничего не соображал, не пытался понять показания приборов и что-то сделать с управлением… И тут — хрясь!! С чудовищным треском самолет соприкоснулся с землей, брызнули льдом стекла, взорвалась приборная панель, погас свет, все закричали, но вопли тотчас потонули в неистовом скрежете рвущегося металла.
И что-то трубно загудело, зашуршало, но это происходило уже в полной темноте, и невозможно было понять, что это значит, да и некому уже было понимать.
Аулис попытался ощупать свою голову, но руки скользнули по согнутому в дугу штурвалу. «Как его вывернуло!» — подумал он с пугающим равнодушием и оперся руками в пол. Зашуршали стеклянные крошки. Он встал на четвереньки, дотронулся до наждачной, словно акулья кожа, панели, из которой торчала борода проводов, и помахал рукой в пустом оконном проеме. Можно выбраться наружу. Стекла выбиты, из рамы торчит извивающаяся змеей резинка уплотнителя. Аулис выполз через проем на короткий и сплющенный спереди, как свиное рыло, нос самолета.
