Но в январе 1918 года был объявлен Декрет о роспуске старой армии и создании новой, рабоче-крестьянской Красной Армии.
Солдаты спрашивали:
— А всех будут принимать?
— Красную Армию будут формировать из наиболее сознательных элементов трудящихся классов, — разъясняли члены гарнизонного Совета. — Вступление в Красную Армию будет добровольное. Кто желает вступать, требуется рекомендация войскового комитета или общественной организации, стоящей на стороне Советской власти…
Демобилизация!..
Опять вспомнилось Леониду сосновое редколесье в восьми верстах от Финляндского вокзала в Петрограде, здания и лаборатории Политехнического института. Где-то сейчас декан Боклевский, где знаменитый профессор Крылов Алексей Николаевич?.. Так хочется их увидеть!
Говоров пошёл в гарнизонный Совет.
— Командир ты вроде неплохой, — сказали ему в Совете. — Грамотный, настойчивый, и происхождение у тебя из крестьян. Хоть в студентах побывал и офицерские курсы окончил, однако не зачванился, солдата понимаешь и народной власти сочувствуешь. Подчинённые тобой довольны, Говоров, а ведь это — главное в службе. Оставайся у нас командиром батареи взамен сбежавшего в стан врага капитана Агафонова.
— Насчёт этого и зашёл посоветоваться, — ответил Леонид Александрович. — Спасибо на добром слове, офицер я, может, и грамотный, но случайный. Призвания к военной службе у меня не обнаруживается.
— К чему же у тебя обнаруживается призвание?
— Хочу строить корабли. Об этом мечтал с детства, к этому готовился, этому учился, — сказал взводный Говоров. — Что мне теперь делать: подавать заявление о службе в Красной Армии или просьбу о демобилизации?
— Красная Армия — это служба добровольная, — сказал председатель солдатского Совета. — Если у тебя другое призвание, подавай на демобилизацию. Строй для народа корабли, ибо корабли нужны пролетарской революции не меньше, чем пушки.
Бывшему подпоручику Леониду Александровичу Говорову выписали документ о демобилизации, и он поехал на запад.
Леонид добрался до Елабуги, и первое чувство, которое испытал, увидев родной город, было изумление. Ничего не изменилось. Так же, как и прежде, катились по наезженному грязному снегу извозчичьи санки, а на перекрёстках улиц разносчики продавали тёплые калачи и мочёные яблоки. Не встретив ни одной демонстрации, ни одного флага, ни единого даже лозунга, дошёл до родного жилья.
Маленький домик. Перекосившиеся ступени крыльца. Стал на первую ступеньку, и она дрогнула, заскрипела, будто жалуясь, что не под силу ей теперь тяжесть большого мужчины. Больно сжалось сердце, когда понял, что навсегда вырос из этого домика, из своего юношества, из Елабуги.
