Целитель и сид | страница 21
Он перестал жевать и в упор уставился мне в глаза.
— Если любезную госпожу что-то интересует… — сказал он своим бархатным голосом.
Это звучало как тайное обещание. На миг я выпала из реальности. Мои щеки вспыхнули. О, великие Силы! Он манипулировал моим сознанием при помощи голоса. Я слышала про такое.
Любимый сюжет бульварных книжонок и второсортных пьес: развратный сид и юная дева. В конце появляется скромный рыцарь, одной левой убивает совратителя в честном поединке и женится на простушке. Счастливый конец. Все поют и танцуют на могиле сида. (Ехидное воображение тут же дорисовало картинку). Интересно, откуда у авторов такие бредовые фантазии?
А вообще странно. Если верить легендам, я должна была упасть к его ногам, как спелый фрукт.
— Интересует, но не до такой степени, — сказала я с нейтральным выражением лица.
Пусть понимает, как хочет. Не до такой степени, чтобы беседовать с ним наедине. Не до такой степени, чтобы лезть в их придворные тайны, за которые меня потом прикопают на пустыре.
Аппетит сразу пропал.
— Надеюсь, вы меня простите, господин Рейвен. Пора ложиться, завтра мне рано вставать, — сказала я.
— Ну, что ж, спасибо за приятный вечер. Кстати, ваш танец был очень красив.
Уложив малышню в кровать и ворочаясь на своем диванчике, я размышляла над всем случившимся.
У сидов своеобразное понимание красоты. И своеобразное чувство юмора. Если можно шутить с такой каменной мордой лица.
Мне удалось уснуть почти перед самым рассветом.
Я снова в том же самом сне.
Окружающее несколько изменилось. Стало более живым? Я невольно ежусь от прохладного ветерка, овевающего тело. Слышится рассветное пение птиц. Ощущаю чужое дыхание в своих распущенных волосах.
Я резко оборачиваюсь, испытывая ощущение, что все повторяется. Как и в прошлый раз, я обнаруживаю сида за спиной.
Разглядываю его снизу вверх. Сильные мужские руки по-хозяйски обнимают меня.
— Здравствуй, Твигги, — говорит сид.
— Благословение вечности, — приветствую его на высоком наречии.
Я делаю это как из вежливости, так и из практических соображений. Так ему будет сложнее исказить истину.
— Ты неплохо знаешь наш язык… для человека. Кто тебя учил? — спрашивает он, также переходя на свой родной язык.
— Ваш соплеменник, — не скрываю я.
— И как его звали?
Мне кажется, или на его обычно невозмутимом лице мелькнул неприкрытый интерес?
— Он не назвался. А я не спрашивала, — отвечаю я.
— А могла?
— Могла.
— Но не захотела, — констатировал он.