Утопии 20-х годов, как правило, были выдержаны только в оптимистических тонах. В них рисовалось будущее, появившееся словно само собой, без борьбы, без обращения к истории, которое бывает всегда поучительным. Если это и делалось, как, например, в романе В. Никольского, то лишь в виде краткого упоминания о войнах и революциях, без раскрытия острых конфликтов, связанных с переделкой человеческого сознания. Тенденции настоящего не продолжались в будущее, между ними как будто стояла непроходимая стена.
Таков был общий уровень ранней советской социальной фантастики, не претендовавшей ни на большие обобщения, ни на более углубленное раскрытие мира будущего. Критикам импонировало то, что фантасты занимаются прежде всего своего рода экстраполяцией науки и техники в более близкое или далекое время. Их больше устраивало, если фантастика не слишком забегала вперед и, как им казалось, тем самым тесно увязывалась с насущными задачами сегодняшнего дня.
Роман Никольского хвалили, например, за техническую насыщенность. И, ратуя на словах за смелые социальные устремления, за показ нового человека и новых отношений, критика на деле направляла литературу мечты в русло узкого практицизма.
Небезынтересно, что уже позднее, в 1934 году, выступая на Ленинградской писательской конференции и подводя итоги развития литературы о будущем, К. Федин говорил: «В области фантастики, т. е. воображаемого будущего, литература проявляла на протяжении всего развития нашего искусства полную пассивность». Он добавлял далее: «Великие дела настоящего привлекают к себе писателя настолько, что он не хочет мечтать, фантазировать о будущем».
Однако если суммировать все написанное фантастами, то к началу 30-х годов уже появилась возможность говорить, во всяком случае, о многих попытках предвидения грядущего, о развитии утопии.
Не случайно Федин продолжил свою мысль, сказав: «Но ведь нельзя забывать, что великие дела в настоящем сменятся величайшими делами в будущем. И писатель тем менее может отказаться от мечты, чем больше мы закладываем для нее оснований в действительности».
Писатели и не отказывались писать. К сожалению, их попытки не удостаивались серьезного критического разбора. Сказывалась и общая тенденция рассматривать фантастику не как вид художественной литературы, а как разновидность литературы научно-популярной. Тем не менее утопическое направление в нашей фантастике появилось именно тогда, в 20—30-е годы.
