– Коньячку! – по-детски радостно, перейдя в наступление, с ходу предложил я (коньячок был дедовский, бутылка стояла открытой).
– Давай, – не по-детски согласилась Настя.
И мы выпили! Немного разобрало. Но надо было срочно выпить еще. Однако я понимал, что больше из этой бутылки пить нельзя. Заметят убыток, и сразу начнутся вопросы.
– А давай теперь вот этого выпьем… Этого, э-э, – я даже не мог определенно сказать, что это стоит в бутылке с импортной этикеткой. Но точно алкоголь и, главное, бутылка тоже открыта.
– Давай! – бодро поддержала она и вдруг заявила. – Чего ты так мало наливаешь?!
Эх, была не была! Ну не убьет же меня дед из-за… непонятно чего. И я бухнул ей граммов триста, которые она бодро, по-взрослому, не замедлила выпить.
– А может, в постельку? – ненавязчиво, в манере поручика Ржевского предложил я.
– П-ппошли!
Настя сломалась на короткой дистанции, перехода из одной комнаты в другую. Она стала падать, и я впервые увидел, как человек, засыпая мертвецким сном, громко распевает при этом песни.
Но мне казалось, что алкогольное опьянение вовсе не преграда для секса, а наоборот – помощь. И, простите, пришла девочка сама, сама попросила налить побольше. Кстати, пила она тоже сама, без всякого насилия с моей стороны. В чем я виноват? Раз ни в чем, так чего ж теперь от главного отказываться?!
Настино показательное выступление, однако, длилось недолго. Вскоре девочка неожиданно начала долго и продолжительно блевать. Вначале она уделала ковер на диване. Тогда я стянул ее на пол и притащил какой-то тазик, в который она все равно не попадала, потому что не могла даже держать голову. А пока я старательно затирал покрытие на диване, она гробила ковер на полу.
Но, по сравнению с дальнейшим, отвратительная уборка могла показаться приятными хлопотами перед балом. Настя закатила глаза и начала в голос стонать: «О-оааа-ааоо…»
Мне стало страшно. Всерьез. До озноба.
Мне семнадцать, ей пятнадцать.
Тюрьма.
«Что мне делать?! Делать мне что?! Что же, твою мать, мне делать, – в отчаянии метался я по комнате. – Надо позвонить мамочке, она все-таки врач. Пусть лучше на меня наорут, чем посадят».
И я стал звонить мамаше на работу, чтобы сообщить, что сижу с девочкой, а она зачем-то напилась и почему-то умирает.
– А че делать-то?
– Ромочка, ты ее не трогал? – сразу же с волнением спросила она.
– Нет-нет, – уверил я.
– Точно? – с признаками легкого недоверия в голосе переспросила любящая родительница.
