* * *
Пятнадцати лет от роду Даттам уехал в Небесный Город и поступил в лицей Белого Бужвы.
В этом, семьдесят втором году, государь Неевик отдал своему сыну Падашне в экзархат провинцию Варнарайн. Люди рассудительные предостерегали государя, что Падашна-де глуп и неспособен. Один чиновник подал доклад, в котором писал «Иршахчан усыновил Неевика, Неевик усыновил Миена. Власть-де наследуют достойные, а не сыновья». «Что же сын мой — недостоин власти?» — молвил государь, и чиновника побили тушечницами.
В провинции Иниссе был мор, а над Голубыми Горами видели в небе девятиглавого барсука.
В столице, однако, чудес не происходило. Император послушался недобросовестных советчиков и в Государев День окончательно провозгласил сына наследником.
В честь назначения устроили праздник. Государь отдал приказ расцвести деревьям и птицам вить брачные гнезда. Птицы и деревья повиновались, так как была весна. По улицам пустили бегать богов в диковинных масках, а над яшмовыми прудами выстроили карусель в виде Золотого Дерева, — на ветвях дерева катали народ.
Даттам тоже пошел покататься на карусели. Залез на самый верх, оглянулся… Красота! Звенят-шелестят бронзовые листья, щебечут серебряные птицы, ветви кружатся, и народу с высоты видно все: и небо, и землю, и небесный дворец под серебряной сеткой… Вдруг раздался сильный треск; в механизме что-то заело, дернуло, — перильца пошли ломаться: люди сыпались в воду. Впоследствии обнаружилось, что чиновники, ведавшие праздничным зодчеством, съели, что называется, слишком много.
День был теплый, Даттам плавал хорошо, видит, рядом бьется и тонет юноша. Даттам выволок его на берег, стал расстегивать студенческое платье: так худ, что просто жалко, ногти желтые, изъеденные, а глаза — глаза тоже золотые! — и на влажном лбу — кровь. Даттам совсем испугался, но тут сверху кто-то говорит:
— Не бойтесь, кровь у него от волнения…
Даттам поднял глаза на говорившего. Почти ровесник; в чертах лица дышит благородство, брови — оправа, глаза — жемчужины, так и ловят мысль собеседника. Строен, мягок в обращении, скромное чиновничье платье, обшлага с серебряной нитью, — дворцовый, значит, чиновник.
— Харсома. А это товарищ мой, Арфарра. Пойдемте отсюда быстрей, а то сейчас будут переписывать злоумышлявших на эту бесову карусель…
Харсома привел обоих обсушиться и обогреться в веселое заведение. Им подали верченого гуся, пирожки, вино, печенье в серебряной плетенке. Девушки ходили, подкидывая ножками подолы. Арфарра, впрочем, от вина и мяса отказался. Даттам заметил, что у Харсомы денег не по платью много. Ели, пили, сожалели о дурном предзнаменовании: всем было ясно, что без казнокрадства тут не обошлось.
