— Разумеется, нет, — сказал настоятель храма Шакуника. — Провокация опасная вещь. Если государство играет с огнем, как ребенок, оно, как ребенок, и обожжется.
Тогда Даттам повернулся к монаху.
— И вы обо всем знали, — спросил он, — еще до того, как продали нам зерно, содрав за опасность впятеро против обыкновенного?
Настоятель удивился:
— Никакого мы зерна не продавали… В благодарственном манифесте экзарха как раз отмечено, что монастырь прислал в Анхель рис даром, в дни народного бедствия …
Помолчал и прибавил:
— Между прочим, наш дар окупился сторицей, —господин экзарх пожаловал нам земли по Левому Орху.
Даттам уронил голову в скованные руки и прошептал:
— Значит, мы даже не могли выиграть. Великий Вей — вождь повстанцев — провокатор правительства!
И расхохотался. Потом умолк и спросил:
— Ну а мне-то вы зачем все это рассказываете? Перед виселицей? Я-то милости недостоин, я провокатором не был…
Арфарра молчал.
— Не скрою, — сказал Харсома, — ваши преступления велики, господин Даттам. Пролиты реки крови, пепел от рисовых хранилищ достигает локтя толщиной, матери варят младшего брата на ужин старшему… Кто-то же должен за все это отвечать?
— Тот, кто нанимал провокаторов, — заорал Даттам, вскакивая на ноги.
— Сядь, — негромко сказал Харсома.
— Нет не сяду! Мы сожгли половину провинции и продавали варварам другую, — и все затем только, чтобы ты сел на место этого мерзавца Падашны?
Но тут Даттама, от слабости, зашатало на ногах, и он действительно сел в кресло, чтобы не упасть в ноги Харсоме. Потом он повернулся к настоятелю храма Шакуника и спросил:
— А что вы сделали с теми сорока тысячами золотых, которые я заплатил вам за зерно?
— Я уже ответил вам, — сказал настоятель, — что никакого зерна храм бунтовщикам не продавал, но если вы так настаиваете, я могу сказать, что эти деньги мы ссудили правительству на определенном условии.
— Каком?
— На условии, что вас отдадут нам.
Даттам поднял брови.
— Вы слишком хороший делец и изобретатель, господин Даттам, чтобы скормить вам речным угрям. Мы хотим, чтоб вы трудились на благо храма Шакуника.
— Но я вовсе не собираюсь становиться монахом! — запротестовал молодой бунтовщик.
— Вам придется выбирать между рясой и плахой, Даттам, — вмешался Харсома, — никто, кроме храма Шакуника, не может защитить вас. Баршарг требует отдать тебя ему, за то, что ты повесил его брата. Твой дядя, наместник провинции, тоже не хотел бы оставлять тебя в живых, а если собрать имена всех, кто казнен тобой и выпустить из тебя всю кровь, то на каждое из имен не придется и по половинки капли…
