Это ещё не всё, продолжает Срамной. Вскоре после того как чеченец покинул казино, уже ночью субботы, заявился громадный негр, иностранец из Ганы, с какой-то труднопроизносимой фамилией. Купил 500-долларовую фишку, дальше всё по известному сценарию. Но, когда он вышел из заведения, за ним последовать не получилось – двери загадочным образом оказались намертво заблокированы. Открылись же они сами собой через пару минут после того как негр отъехал на белоснежном «Брабусе».
Короче (это опять Бутик, уже непосредственно ему, Мхову), со всем этим надо срочно что-то делать. Без вариантов.
Мхов не проспался, у него трещит с похмелья голова, он, отдуваясь, пьёт ледяной айран. Ему, если честно, без вариантов необходимо только одно – обратно в постель. А тут ещё мобильник высверливает голову резкими переливчатыми трелями. Мхов какое-то время не понимает, о чём толкует Семён, что означают повторяемые безжизненным голосом, склоняемые по всем падежам слова «Аскольд»… «немцы»… «опель»… «поворот»… «взрыв»… «похороны»… но вскоре до него доходит, что произошло несколько часов назад у выезда на Минское шоссе.
Он еле-еле выдавливает из себя что-то ненужное, но положенное по ситуации, и его самого корёжит от этих жалких слов.
– Похороны в воскресенье, – говорит Семён. – В полдень. Из городской квартиры. На Введенском кладбище, в Лефортове.
– Что, уже завтра? – уточняет Мхов.
– Надо бы сегодня. У нас так положено. Хоронить в тот же день до захода солнца. Но в субботу нельзя.
– Я буду, Сём. Приеду на Введенское. Да. Обязательно, – обещает Мхов.
Нечленораздельно мычит в ответ на вопросительные взгляды Срамного и Бутика, наспех прощается.
– Есть у меня одна мысль, – говорит он напоследок. – Следующий раз без нажима подойти, попробовать поговорить по-мирному. Может, хоть что-то прояснится…
Проводив визитёров, Мхов медленно поднимается по лестнице из гостиной к себе в кабинет, но по дороге задерживается на третьем этаже, заглядывает в спальню. Жена спит, лёжа на спине, она слегка посапывает, спёртый воздух загустел от алкогольного перегара. Мхов осторожно пересекает комнату, подходит к окну, распахивает тяжёлые створки, запускает внутрь свежий ветер осеннего утра. Обернувшись, видит, что Мария открыла глаза и бессмысленно таращится на него.
– Семён звонил, – говорит Мхов. – Аскольд ночью, здесь недалеко, на машине, насмерть.
Мария моргает, кривит лицо, тяжко работает похмельными мозгами.
– Э-э-э…
– Выскочил из-за поворота прямо на наших немцев, – продолжает Мхов. – Все трое в лепёшку, трейлером примяло, потом взрыв. Мы ещё слышали грохот. Здесь. Помнишь?