— Но я обожаю это! — воскликнула тетушка, беря книгу. — Мне очень нравится быть тетушкой — старой девой. Я не хотела бы быть никем иным. Особенно мне приятно иметь восемьдесят семь племянников и племянниц и двести тридцать внуков и внучек, притом что на протяжении шестидесяти лет одиннадцать из них я учила. Лишь бы в книге нас не изображали как бесплодных и одиноких!
— Если это окажется так, — сказал я, — я отошлю ее обратно автору!
Тетушка порылась в сумке и вытащила что-то.
— Я тоже принесла тебе книгу в подарок. В свой день рождения ты был где-то в Арктике. Я знаю, что ты любишь Конрада. Это ты читал?
Я развернул книгу и обнаружил, что это «Гребец».
— Нет, не читал, — ответил я, — но название мне нравится.
— Да, — сказала тетушка, — оно тебе подходит. Ты ведь всегда был гребцом. Существуют гребцы и существуют домоседы, но ты — определенно гребец. С тобой, похоже, случаются странные приключения одно за другим. Интересно, доберешься ли ты когда-нибудь до пункта назначения?
За приятным спокойным чаепитием — моя добрая тетушка каким-то образом уговорила обычно непреклонную старшую сестру прислать нам сандвичи с кресс-салатом и огромный чайник, — под любящим и доверчивым взглядом тетушки я рассказал о некоторых из случившихся со мной в этот день открытий.
Она внимательно слушала, не говоря ни слова.
— Дорогой мой Оливер, — сказала она, когда я закончил, — ты и раньше бывал в глубоких водах, но эти — самые глубокие. — По ее лицу промелькнула тень. — Очень, очень глубокие, — пробормотала она почти про себя.
— Очень глубокие, странные, темные... — Тетушка задумалась, потом взглянула мне в глаза и сказала: — Я ничего тут не понимаю, но уверена, что понять можно; я уверена, что, поплавав туда-сюда, ты доберешься до понимания. Ты должен мыслить очень ясно, быть сильным и смелым. Тебе также придется склонить голову, стать смиренным и признать, что есть много вещей, не поддающихся пониманию. Ты не должен быть высокомерен, но не должен быть и малодушным. И тебе не следует ожидать слишком многого от хирурга. Не сомневаюсь, что он хороший человек и первоклассный специалист, однако твой случай выходит далеко за рамки хирургии. Ты не должен сердиться, если он не поймет тебя полностью. Ты не должен ожидать от него невозможного. Ты должен предвидеть, что существуют границы, и уважать их. У хирурга существует множество ограничений, как и у нас всех. Профессиональные ограничения, умственные ограничения, а особенно эмоциональные ограничения... — Тетушка помолчала, погрузившись в какое-то воспоминание. — Хирурги находятся в странном положении, — наконец заговорила она снова. — Они сталкиваются со специфическими конфликтами. Твоя мать... — Тетушка заколебалась, вглядываясь в мое лицо. — Твоя мать была предана своей профессии хирурга, и еще она была очень нежной и чувствительной, так что иногда ей бывало трудно совместить свои человеческие чувства с хирургией. Ее пациенты были ей очень дороги, однако как хирург она должна была смотреть на них только с точки зрения анатомии и хирургии. Иногда еще, когда она была моложе, она казалась почти безжалостной, но только потому, что ее чувства были так сильны: они ее захватили бы, если бы она твердо не удерживала дистанцию. Только позднее ей удалось достичь равновесия — важнейшего равновесия между медицинскими проблемами и личными отношениями.
