— Вы только посмотрите! — воскликнул он с отвращением. — Вы хоть когда-нибудь видели такую мерзкую, отвратительную штуку? Думаю, она от свежего трупа. Это просто жутко! И еще — совершенно чудовищно — она вроде как приросла ко мне! — Он схватил ногу обеими руками и с силой попытался оторвать ее; не сумев, он в гневе стукнул ее кулаком.
— Полегче! — остановил его я. — Успокойтесь! Я на вашем месте не стал бы так ее бить.
— Почему это? — воинственно и раздраженно поинтересовался он.
— Потому что это ваша нога, — ответил я. — Разве вы не узнаете собственную ногу?
Он вытаращил на меня глаза с выражением изумления, недоверия и ужаса, смешанных с некоторой долей шутливого подозрения.
— Ну, доктор, — протянул он, — вы меня разыгрываете! Вы сговорились с той сестрой — нельзя же так шутить над пациентами!
— Я не шучу, — возразил я. — Это ваша нога.
Он увидел по моему лицу, что я совершенно серьезен, и впал в ужас.
— Говорите, это моя нога, доктор? Не считаете ли вы, что человек должен узнавать собственную ногу?
— Совершенно верно, — ответил я. — Человек должен узнавать собственную ногу. Может быть, это вы с самого начала нас разыгрывали?
— Богом клянусь, вот вам крест, ничего подобного... Человек должен знать собственное тело, знать, что принадлежит ему, а что — нет. Но эта нога, эта... — его снова передернуло от отвращения, — она какая-то неправильная, ненастоящая... она не кажется частью меня.
— А чем она вам кажется? — растерянно спросил я, к этому времени так же сбитый с толку, как и пациент.
— Чем кажется? — медленно повторил он мой вопрос. — Я скажу вам, чем она кажется. Она совершенно ни на что не похожа. Как может подобная штука принадлежать мне? Я и не представляю себе, где ей могло бы быть место... — Голос его стих. Он выглядел испуганным и шокированным.
— Послушайте, — сказал я, — не думаю, что вы здоровы. Пожалуйста, позвольте нам положить вас на кровать. Однако мне хотелось бы задать вам последний вопрос. Если эта... эта вещь — не ваша левая нога (при разговоре он однажды назвал ее подделкой и выразил удивление тем, что кто-то приложил такие усилия, чтобы «смастерить муляж»), то где ваша собственная левая нога?
Он снова побледнел — побледнел так сильно, что я подумал: не потеряет ли он сознания?
— Не знаю, — ответил он. — Понятия не имею. Она исчезла. Ее нет. Ее нигде нельзя найти...
Я был глубоко встревожен тем происшествием — настолько глубоко, как я теперь понял, что выбросил его из памяти более чем на пятнадцать лет; и хотя я считал себя неврологом, я полностью забыл об этом случае, вытеснил его из своего сознания — до момента, когда оказался, по-видимому, в положении того бедняги, испытывая (в этом едва ли можно было сомневаться) то же, что испытывал он; как и он, я был испуган и потрясен до глубины души. Было ясно, что в каком-то смысле мои симптомы совпадали с симптомами того молодого человека, что все они вместе образовывали такой же синдром.
