Теперь в шахматы с ней будет играть Уоллис. Дейд был уверен, что так и должно быть. Именно в Уоллисе она найдет поддержку и научится его любить. Она уже созрела для любви. Ее горячие губы о многом сказали ему. Нежные, сладкие, девственные поцелуи, неуверенные, робкие вначале и жаркие, страстные, стоило ему лишь чуть подбодрить ее. Она сама прижималась к нему в ту роковую ночь в Воксхолле. Теперь она будет, он не сомневался, так же прижиматься к Уоллису. Он пытался не думать об этом, но не было ни дня, ни часа, чтобы он не думал о ней и не хотел ее. И все попытки отделаться от этого желания лишь усиливали его.
«Невозможно по-настоящему оценить солнце, пока не пойдет дождь», кажется, так она однажды сказала. Какая она мудрая, хоть и молодая девушка! Свет, радость, сама жизнь никогда так ярко не ощущалась им, как в тот вечер с нею. Он пытался убедить себя, что Маргарет Дорнтон непременно полюбит Уоллиса, который, как и она, нежен и страстен и совсем не похож на него.
В Лондон лорд Дейд возвратился еще более усталым, чем когда покидал его. Удрученный, он посещал все места, где встречался с Маргарет. Он искал воспоминания о ней, как раньше искал воспоминания о битве при Ватерлоо и как когда-то искал воспоминания о Гевине. Что толку отрицать: он старался лучше понять ее, как когда-то хотел понять смерть. Он ходил в церковь святого Иакова, в музей мраморных скульптур лорда Элджина, в цирк Астли и в Воксхолл. Особенно ее отсутствие ощущалось в парке Сент-Джеймс. Дейд надеялся увидеть ее там. Сколько раз он думал, что вот-вот ее собаки побегут через поляну, чтобы терзать хвост Героя, и он услышит ее чистый голос, зовущий: «Назад!»
Но увидеть и услышать ее можно было только в воспоминаниях, которые со временем становились все нежнее и горше. Трудно поверить, что нежность может причинять такую боль. Его сердце болело от воспоминаний о веселом блеске и мудром взгляде серых глаз. Без нее солнце, казалось, светит не так ярко, птицы поют не так мелодично. Нарциссы и гиацинты, которые цвели вдоль дорожки, когда по ней гуляла Жемчужина, завяли. Из всех цветов, улыбавшихся ей, лишь барвинок все еще тянул к солнцу голубые головки. И когда Дейд смотрел на вещи, которые приводили в трепет сердце и душу его любимой Жемчужины, его собственное сердце начинало биться чаще. Он смотрел на мир новыми глазами. И хотя она была за много миль отсюда и предназначалась объятиям другого мужчины, Жемчужина все еще гуляла с ним по парку.
