Она заикнулась было о буфетной, угловой, чайной, казавшихся ей совершенно лишними.
— Пожалуйста, матушка, не вмешивайся и не умничай! Мала еще свои порядки заводить! Яйца курицу не учат. Скажите, какая иностранка выискалась!
Многое и кроме расположения комнат поражало Женю в родной семье. Множество прислуги, плохо и неряшливо одетой, отсутствие стройного порядка, где бы всякий знал, что и когда делать, духота и жара в комнатах, а главное — грязь повсюду, куда редко заглядывал хозяйский глаз больной матери, — все это оскорбляло привычки девочки. И, Боже, как ей за это доставалось! Отец не шутя сердился, мать обижалась, прислуга ворчала, а брат и сестра произвели ее сразу же в «маркграфини» и преследовали ее этим названием, которое она даже не совсем понимала, но чувствовала в нем что-то обидное.
Вообще, тяжело было ей привыкать на родине, и тем тяжелее, что все это явилось неожиданно, так непохоже было на то, что она себе воображала.
В Петербург из Англии Женю привезла на пароходе одна тетина знакомая, а там ее встретила мама. Во всю свою жизнь она виделась с ней только два раза. Маму она сразу крепко полюбила и теперь с восторгом любовалась ее нежной красотой, мягкими манерами и ласковой речью.
Зато отца она сперва даже испугалась, когда они приехали в Курск, где он командовал полком: такой он был большой, так громко говорил и смеялся, так блестели его эполеты и мундир с орденами.
И дом поразил ее своими размерами, и множество прислуги, почтительно целовавшей руки у господ, и брат с сестрой, хорошенькие малютки, к которым так рвалось ее сердце на чужбине. Какие они были милые и смешные…
И, забыв свою обычную сдержанность, девочка первые дни щебетала, как птичка, все разглядывая, обо всем расспрашивая и всех смеша своею наивностью и неумением назвать самую простую вещь по-настоящему.
Тетя Аня свято наблюдала, чтобы Женя не забыла по-русски, постоянно с ней говорила, заставляла читать и писать, но от иностранного акцента не уберегла, да и сама позабыла названия многих вещей из домашнего обихода.
Женя привезла с собой и шары, и крокет, и детский лаун-теннис, стреляла из какого-то особенного лука и так ловко лазила по деревьям, что Гриша только крякал от зависти.
Сестра — «агличанка» сперва всем этим завоевала брата и сестру, но вскоре началось и разочарование, и в нем отчасти сама Женя была виновата. Наслышавшись в Англии о значении старшего члена семьи, она вообразила себя этой старшей между детьми и требовала внимания к своим словам, какого дети не привыкли оказывать даже родителям. В этом лежал корень отчуждения, которое вскоре между ними началось. И каждый день в родной семье с самого начала подавал повод к взаимному неудовольствию и непониманию.
