.
Обсуждение
Потребность в эмоциональной разрядке здесь становится столь сильной, что терапевтический сосуд или temenos оказывается под угрозой, также как и сам терапевт. Эта ситуация была частью длительной проверки — выдержит ли аналитик, не бросая клиента и не прибегая к ответному мщению. Мне было очень трудно «оставаться» с Д., когда она намеревалась убить меня. В то же время эти деструктивные чувства стали в определенной степени приемлемыми для меня (а, следовательно, и для Д.). Если бы этого не произошло, она испытала бы (не) терапевтическое повторение отношений с матерью, которая, по ее словам, могла выносить только «приятные» вещи и совершенно «испарялась» под ее атаками.
8. Также значимым образом стали проявляться аспекты отношений Д. с отцом. Исследуя свой контрперенос, я однажды обнаружил, что когда я думаю об «изнасиловании», для меня это понятие каким-то образом ассоциируется с «инцестом». Важная часть ее раннего сна прояснила этот момент:
Я нахожусь во второй спальне с папой, близко к нему, но не прикасаясь. Мы разговариваем. Я слышу, как входит мама, и кричу в шутку: «Мы играем в игру „Секс и брак“». Мама удивлена. Я поясняю ей, что это шутка. Я говорю: «Мы ничего не делали — спроси папу». Папа ничего не говорит.
Д. усиленно отрицала любой инцест, хотя и рассказала мне о его весьма подозрительных нарушениях границ в отношениях с нею и другими. Она осознавала свою сильную привязанность к отцу. Меня очень удивило отсутствие, по ее словам, реакции со стороны отца и матери на изнасилование Д. Поэтому я выразил некоторое недоверие Д., особенно в связи с тем, что нехватка отражения и эмоционального одобрения — ведущие к чувству, что никто ей «не верит», сопровождали ее всю жизнь. Я также высказал критику «смущающих» нарушений границ ее отцом (в отношениях с ней или с «маленькой девочкой» внутри нее).
Обсуждение
По моему мнению, наступает время, когда жертве изнасилования или возможного инцеста, пережившей не поддерживающую реакцию на это со стороны родителей (или отсутствие реакции), требуется «корректирующий» эмоциональный отклик терапевта. Надо надеяться, что это создаст более здоровые эмоции и послужит защите укрывшемуся в глубинах зародышу подлинной самости. Поскольку терапевт будет «вести» пациентку, ему следует пристально исследовать свою сильную контрпереносную реакцию на предмет искренности. В данном случае ситуация определялась многими факторами: моя критика была вполне уместной и исходила от той возмущенной части меня, для которой пациентка была моей дочерью («корректирующий» комплементарный контрперенос). Но, кроме того, она частично была необходима для того, чтобы отклонить гневные реакции Д. от меня (и мои от нее). Таким образом: она бьет меня, я бью их (вместо нее или же для того, чтобы отвлечь ее от себя). Гораздо проще воплощать позитивное «заботливое» контрпереносное отношение, нежели гневное и деструктивное. Последнее не только некомфортно, но и может создавать конфликт терапевта с образом себя (или маской) и фантазиями о себе как об эмпатичном человеке.
