Понемногу жизнь Клер начала вращаться по одной и той же орбите, описывая широкие концентрические круги вокруг страны, которую отныне она смело могла включить в список своих излюбленных мест, куда посторонним доступ был закрыт. Япония, этот чарующий остров, на протяжении веков противилась любому чуждому проникновению в совершенство своего мира, защищаясь от яда западных изобретений — христианской религии, стульев, откровенности и логики. Тогдашняя Япония виделась ей заснеженным садом, чистоту которого еще не нарушили ничьи следы. Она протянула ему журнал. На развороте были фотографии мужчин и женщин, сделанные в токийском метро, — все они спали.
— Взгляните, — сказала она. — Они спят, но, прежде чем сомкнуть глаза, они не забыли покрепче ухватиться за свои вещички. Мы всегда так делаем: зажимаем рюкзак ногами, наматываем на руку ремень сумки. Мы не умеем расслабляться. Потому что боимся их потерять, если рядом чужие. Вам так не кажется?
Зазвонивший — очень кстати — телефон прервал этот разговор, продолжения которого Ишида уже побаивался, не желая вдаваться в излишние тонкости. Он поднялся с гибкостью, которую Клер приписала его ежеутренней гимнастике, подсмотренной ею через окно. Он повернулся к ней спиной и заговорил по-японски. В этот вечер ее не покидало странное ощущение дискомфорта, как будто терпкий и слишком крепкий чай отравил их близость. Что-то было не так, но что именно — она не понимала. Может, это начало очередной фобии? Приступ паранойи? Предчувствие неудачи? Предвестие долгого периода черной меланхолии? Она сморгнула, изгоняя вон всех своих демонов, и окинула взглядом спину Ишиды, сверху вниз. Он — мужчина, но о его личной жизни она не знала ничего. Она вообще ничего не знала о сексуальной жизни мужчин-японцев. Ей вспомнилось, как подростком она встречалась с приятелем-камерунцем. В последний момент, поддавшись страху, она отказалась с ним переспать, тут же обругав себя расисткой. Он повел себя очень мило, как будто уже привык к таким фокусам. Но в ее памяти этот эпизод так и остался нерешенной проблемой, окрашенной стыдом за неспособность к преодолению определенных барьеров. Мускулистое, подобранное тело японца внушало ей беспокойство. Не красавец, но исходящая от него сила парализовала Клер, заставляя замереть в сладком ступоре. Ишида двигался так же, как разговаривал, — останавливаясь ровно в той точке, за которой дальнейшие слова и жесты не имели практической пользы. Все его тело тогда застывало, потрясая ее своей грацией.
