— Она говорит, что вы не имеете права приклеивать скотчем бумажку со своим именем на почтовый ящик. Надо позвонить в правление кооператива, и они закажут вам табличку. Ее вам быстро сделают. Всего за несколько дней.
Он посмотрел на обеих женщин как на двух идиоток.
— А до тех пор?
Клер повернулась к консьержке.
— Он займется этим сегодня же, — авторитетно объявила она, четко выговаривая каждое слово. — А пока пусть оставит свою бумажку на ящике, хорошо?
Клер чувствовала, как взгляд мужчины скользит по ее коже, перебирается со лба на шею, вызывая покалывание у корней волос. Она взяла из рук консьержки бумажку и сама прилепила ее к почтовому ящику соседа. «Это временно», — сказала она самой себе. Консьержка пробурчала нечто нечленораздельное и исчезла в дворницкой.
Спасибо, — поблагодарил сосед, ничуть не смущенный. Он по-прежнему глядел прямо на Клер.
— Не за что. — Ей пока удавалось сохранять равнодушную интонацию. — Вот что я хотела вам сказать… Я работаю дома. Днем, а иногда и вечером. Мне нужна тишина. — Собеседника поразила жесткость в ее голосе. — Ну ладно, всего хорошего, — бросила она, чувствуя, что дольше сдерживаться не сможет.
И устремилась к лестнице, потрясенная размером жизненного пространства, которое этот человек сумел себе захапать.
Через несколько дней, посвященных упорным трудам, Клер получила от Ишиды приглашение на ужин. «А то, — сказал он ей по телефону, — вы совсем куда-то пропали». Она представила, как на том конце провода он улыбается своей иностранной улыбкой, слегка гордясь собственным умением играть нюансами французских слов. Он приготовил восхитительный, эстетически безупречный японский ужин, послуживший поводом к целому потоку комментариев на тему японской кулинарии.
— Вы знаете, что вас всем видно? — спросила Клер, указывая на двор. — Наши квартиры похожи на аквариумы с подсветкой, поставленные друг на друга. Разве в Японии не принято зашторивать окна?
— Это не так, — ответил Ишида. — Но я опоздал вешать шторы. Соседи уже привыкли видеть меня каждый вечер, и, если я вдруг лишу их зрелища своей гостиной, они меня не поймут. Но вы-то понимаете? Они сочтут это оскорбительным. Слишком поздно.
Они продолжали молча есть, поклевывая содержимое крохотных огнеупорных горшочков, выставленных на низеньком столике. Клер по-прежнему смотрела во двор. Ее квартира оставалась темной. Как-то, впервые попав в дом напротив, она воспользовалась случаем, чтобы рассмотреть ее оттуда. При мысли о том, что другие люди могли вот так за ней наблюдать, она испытала шок. Она поняла, что в гостиной, казавшейся более темной, чем она была на самом деле, картина висит слишком низко, а люстра и вовсе производит впечатление убожества — маленькая, тусклая от пыли. Над спинкой старого дивана обнаружилось сомнительного вида пятно, выделявшееся на фоне желтой, цвета мочи, стены.
