— Вы… Вы не имеете права обрывать Владимира Ивановича! — бросила она Морозову с нескрываемой неприязнью. — Да и по какому праву?!
Присутствующие притихли. Савва поднялся со стула. Отвечать Книппер не стал. Даже не посмотрел в ее сторону.
— Все. Хватит. Прошу освободить меня от председательства! — мрачно сказал он и тоже вышел из комнаты.
Все зашумели и повставали с мест:
— Да что он себе позволяет?… Но он же по уставу главный пайщик и председатель… Купчишка!.. Нельзя не учитывать его мнение… Подумаешь — деньги… — доносились до Марии Федоровны обрывки фраз. Она вдруг почувствовала пульсирующую боль в голове. Зажала виски пальцами, но боль не проходила. Посмотрела на растерянного Станиславского, вспомнив его слова, сказанные Морозову совсем недавно, во время открытия нового здания театра: «Привнесенный вами труд мне представляется подвигом, а изящное здание, выросшее на развалинах притона, кажется мне сбывшимся наяву сном».
«А разве уход Морозова не сон, сбывшийся наяву к радости некоторых? Не понимают, что рубят сук, на котором сидят, — думала Мария Федоровна, задыхаясь от внезапно нахлынувшего чувства отчуждения от еще недавно близких людей. — Зачем Савва ушел? А как же я? Что со мной?»
— Мария Федоровна! А ведь все это — ваша вина! — услышала она голос Книппер. — Ведь это под вашим влиянием они почти уже не здороваются друг с другом!
— Может, вы и правы! — тихо сказала Андреева. — Только совестно должно быть так разговаривать с человеком, без которого и театра-то бы не было!
В комнате на мгновение повисла гнетущая тишина…
После долгих споров Книппер, наконец, заявила:
— Я поеду к Владимиру Ивановичу и, если вы все считаете нужным, к Морозову, чтобы уладить это дело. Извинюсь перед Саввой. Но он уже давно ведет себя по отношению к Владимиру Ивановичу так, будто находит его лишним для дела. — Сказав это, бросила на Андрееву раздраженный взгляд.
Все закончились общей поездкой к Немировичу и Морозову. Книппер извинилась перед Саввой, однако, выйдя от него, раздраженно произнесла: «И очень хорошо, что осадили Морозова, пока он не усилил свой тон!»
«Удивительная женщина, эта Книппер! В любой ситуации, хоть на словах, но победитель! А я?» — грустно подумала тогда Мария Федоровна, направляясь домой.
Дома ее ждало письмо:
«Сильное впечатление производит Ваша игра. Вы дорогой ценой своего здоровья, своей жизнью служите делу, которому отдались. Нет у меня цветов украсить окружающее Вас, нет у меня лавров увенчать Вас… но есть у меня сердечное тепло, его шлю Вам. Человеческое сочувствие, оно не вянет и исчезает только с жизнью. Художник Н. Касаткин».
