— Хорошая у вас работа, Василий Осипович! — прервал его размышления Сергей, бросив взгляд на молчаливую Зинаиду, грустно наблюдавшую за Саввой. — Преподавать историю, быть знаменитым профессором Московского Университета. История ведь как учительница, которая…
— История, любезнейший Сергей Тимофеевич, — прервал его Ключевский, отложив в сторону пирожок с капустой, — скорее не учительница, а надзирательница, наставница жизни, по-латыни. История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков. Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий.
— А мы, пожалуй, пойдем купаться! — Савва под восторженные крики детей поднялся из-за стола и вопросительно взглянул на Ключевского. Тот едва заметно кивнул головой.
— Конечно, Савва Тимофеевич. Только уж меня увольте. Если я на берегу вашей речки разденусь — вся рыба непременно передохнет. Не эстетическое, прямо скажем, это зрелище. Так что вы вот сами — с молодежью.
Все рассмеялись. Даже Зинаида улыбнулась.
Мудрый старик все прекрасно понимал. Потому и каламбурил, пытаясь отвлечь Савву и Зинаиду от их мыслей.
Савва зашел в дом и через минуту вернулся с полотенцами в руках. С криками «Ура!» дети вприпрыжку побежали вслед за ним вниз к реке. Сергей, в огромной белой шляпе, смешно размахивая руками, едва поспевал за ними.
— Какое уж там купание, — пожала плечами Зинаида Григорьевна, обращаясь к Ключевскому, — воды по колено и то не будет. Баловство одно.
— Так и пусть балуются, Зинаида Григорьевна! — улыбнулся Ключевский и потянулся за куском яблочного пирога. — Прекрасно у вас здесь! А храм рядом с домом, что-то я запамятовал?
— Покрова Богородицы называется. А со второго этажа купола Нового Иерусалима видны. Да-а…святое место!
— Коли мне память не изменяет, — Ключевский смахнул крошки с лацкана пиджака, — Новый Иерусалим патриарх Никон в семнадцатом веке строил не как земной Третий Рим или Византийскую Софию, а как место пришествия «паки грядущего со Славой Судьи живым и мертвым», ожидая «схождения небес на землю», — процитировал он. — Потому и иконы Страшного Суда в храме писаны были.
— У меня там, по-правде сказать, есть любимая икона — «Троеручница», — оживилась Зинаида, — в том же семнадцатом веке из Афонского монастыря присланная. Правда, Савве, — вздохнула, — другая по душе — «Христос в темнице». Там Христос изображен в цепях, с огромной гирей на ногах… Впрочем, Савва не часто туда ходит. Василий Осипович, вот вы умный человек, скажите, как вы к актерам относитесь? — неожиданно с плохо скрытой болью в голосе спросила она, пристально глядя на собеседника.
